Открытие приписки к псковскому Апостолу 1307 года и «Задонщины» со всеми её списками и отголосками в тексте «Сказания о Мамаевом побоище» показало наглядно, что «Слово о полку Игореве» не просто существовало в русской письменности задолго до своего опубликования на рубеже XVIIIXIX веков; оно существовало, как можно думать, в разных редакциях, или, как говорили в старину, изводах, оказывало влияние на литературный процесс, прямо или косвенно цитировалось. Были найдены и другие памятники русской письменности, своим слогом, образностью, ритмикой, древностью составившие достойное окружение «Слову», «Моление Даниила Заточника», «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», «Слово о князьях», «Слово о погибели Русской земли», некоторые апокрифы, в которых, как например, в «Слове Адама во аде к Лазарю» или в «Слове о правде и неправде», происходящем из сборника Кирилло-Белозерского монастыря, можно видеть стилистические обороты, схожие с языком древней поэмы.
Теперь уже нельзя было вслед за А.С. Пушкиным сказать, что «за нами тёмная степь, и на ней возвышается единственный памятник: Песнь о полку Игореве». Открытия следовали за открытиями, и в 1883 году Е.В. Барсов, подводя итоги изучению «Слова», мог с достоинством отметить, что «теперь никому и в голову не приходит заподозревать в нём (то есть в Слове. А.Н.) новейшую подделку или же позднейшую компиляцию из старинных преданий. Изучение его стремится или к тому, чтобы восстановить текст рукописного оригинала, напечатанного в первом издании, в его палеографической точности, исправить испорченные места и восстановить истинный смысл их, или же к тому, чтобы понять его в частях и целом в связи с эпохой западновизантийской образованности XII века».
3
Первые голоса скептиков раздались, когда подлинник рукописи исчез в огне пожара, и сравнивать печатный текст оказалось не с чем. Но сгорел ли он?
Уже в наше время П.Н. Берков, крупнейший знаток культуры и литературы XVIII века, обратил внимание на рассказ о гибели коллекции А.И. Мусина-Пушкина, сообщённой княгиней С.В. Мещерской. Она родилась в январе 1822 года, так что быть свидетельницей нашествия французов в 1812 году не могла. Но она была внучкой А.И. Мусина-Пушкина, дочерью князя В.П. Оболенского и княгини Е.А. Оболенской, урождённой Мусиной-Пушкиной, и обстоятельства гибели коллекции деда были ей известны чуть ли не со слов очевидцев.
По её словам, летом 1812 года, когда вторжение наполеоновской армии стало уже возможным, А.И. Мусин-Пушкин, уезжая в ярославское имение, из предосторожности убрал самые ценные рукописи в подвальные кладовые и замуровал в них вход. Позднее, когда неприятель подошёл к Москве, граф послал подводы, чтобы всё вывезти в деревню. Сняты и отправлены в деревню были все картины, серебро, статуи, но до замурованных кладовых не решились дотронуться. В деревню выехала почти вся дворня: для охраны дома осталось лишь несколько семей.
(5, 193) Обширный и прекрасный дом, стоявший за Земляным валом, был сразу занят французами. Скоро они сумели подружиться с оставшимися дворовыми людьми, охотно принимавшими
участие в попойках. Как-то, по словам этих людей, французы стали хвастаться своим оружием, утверждая, что ни у кого такого больше нет. Но тут у слуг взыграл патриотизм: «Ружья? Какие это ружья! Вот у нашего графа ружья!» «Где же они?» «А вот тут, за стеной!» Стена была разобрана, коллекции растащены, а остальное, как говорит семейное предание, погибло в огне
Но дом-то ведь не горел!
Интересно и другое. По словам княгини С.В. Мещерской, некоторые рукописи, в том числе и подлинное «Слово о полку Игореве» и часть Несторовой летописи, были спасены от погибели тем, что находились в то время у историографа Карамзина. Какая часть Несторовой летописи? Пергаменная Лаврентьевская? Но её Мусин-Пушкин успел подарить императору Александру I, а тот передал летопись как национальное достояние в Публичную библиотеку. Другая летопись? О ней мы ничего не знаем. Во всяком случае, у Карамзина ничего уцелеть не могло. Его собственная библиотека полностью сгорела, а сам он в письме И.И. Дмитриеву уподоблял себя знаменитому Камоэнсу он уходил из Москвы пешком, унося на плечах черновые рукописи «Истории государства Российского».
«Ошибка ли это памяти или семейная традиция, сказать трудно, писал П.Н. Берков. Во всяком случае, забыть эту версию о спасении Слова едва ли следует».
Здесь стоит подчеркнуть другое: если предание справедливо, рукопись «Слова» могла не погибнуть. Ведь не случайно же время от времени объявлялись очевидцы, державшие какую-то рукопись «Слова» в руках, то в Петрозаводске перед революцией и в первые годы после неё, то в Астрахани, где какой-то мужик продавал оптом воз старинных книг, на котором сверху лежала рукопись «Слова». У очевидца не хватило денег, и весь воз купил какой-то казах То вдруг, слышал я сам, где-то в Трубчевске, Брянске или Курске объявлялся древний список «Слова»; потом оказывалось, что за этим списком надо ехать в Калугу или Рязань, но окончательного адреса, конечно же, никто не знал.