Нет, не был Алексей Иванович Мусин-Пушкин баловнем судьбы! Жизнь посмеялась над его надеждами, в мгновение ока разрушив не благополучие, нет всё то, ради чего он жил последнюю четверть века.
Огромное наследие древней русской словесности, последние остатки его, чудом собранные комиссионерами графа на всём пространстве Российской империи, в самых глухих её уголках, свезённые в Москву, готовые раскрыть свои тайны историкам, были обращены в пепел и дым. Владелец не успел осуществить своё намерение передать эти бесценные сокровища в Государственный архив. Страшно было сознание, что он сам, собрав в свой московский дом эти редкости, своими руками подготовил их гибель. Но и это не было главным ударом для старого графа. Меньше чем через полгода после разорения московского дома в сражении при Люнебурге был смертельно ранен его любимый сын, ушедший на войну вместе с ярославским ополчением.
Все надежды сходились у графа на его среднем сыне. Перед самой войной с французами Александр Алексеевич Мусин-Пушкин был принят действительным членом в Общество истории и древностей российских. Казалось, на горизонте российской исторической науки восходит новая звезда, для света которой и создавался этот бесценный архив: сын должен был стать продолжателем дела отца.
Со смертью сына для Мусина-Пушкина жизнь потеряла интерес и цену. Листая выписки протоколов Общества, видишь, что после 1812 года граф уже ни разу не появился на его заседаниях. (5, 190) Умер он в Москве 1 февраля 1817 года и погребён в ярославском имении Иломна, над которой теперь ходят волны Рыбинского моря
1812 год, а ещё в большей степени 1814-й, всколыхнувший весь мир победами русского оружия, вызвал острый и жадный интерес к родной истории. Русские войска прошли почти всю Европу. Русский император перекраивал её карту. История делалась сейчас, сию минуту, и каждый образованный россиянин чувствовал свою к ней причастность. Гибель множества частных библиотек и архивов, государственных хранилищ заставила броситься на поиски сокровищ, ещё оставшихся в монастырских и церковных библиотеках, в архиерейских домах, консисториях и семинариях. Уже в 1813 году в пергаменном псковском Апостоле, переписанном в 1307 году писцом Диомидом и хранившимся в московской синодальной библиотеке, К.Ф. Калайдович обнаружил следующую приписку: «При сих князех сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша в князех которы, и вецы скоротишася человеком». Она сразу же вызывала в памяти соответствующее место текста «Слова»: «Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука; в княжих крамолах веци человеком скратишась».
Открытие приписки к Апостолу 1307 года вызвало в учёных кругах бурю восторга. Как же! То было безусловное свидетельство существования «Слова» в самом начале XIV века и его, по-видимому, достаточно широкое распространение между читающей публикой.
Второе открытие произошло на следующий год. Профессор Р.Ф. Тимковский обнаружил сочинение, которое наконец-то можно было поставить в один ряд со «Словом», «Песнь о победе Дмитрия Донского над Мамаем». Сейчас трудно сказать, что за текст был в руках Тимковского. Калайдович писал в своём дневнике, что эта песнь во многих местах так похожа на «Слово о полку Игореве», что вряд ли можно сомневаться в подражании древнему памятнику. Всё в этом новом памятнике древней словесности находило соответствие в «Слове», только вместо курян тут оказывались суздальцы, вместо Ярославны в златоверхом тереме над Москвою-рекой плакала жена князя Дмитрия Ивановича, горюя о разлуке с мужем. И далее исследователь замечал: «Встречаются выражения: и трубы трубят звонко с поволокою и многие слова харалужный, стязи, галицы, лисицы, как и в песне Игоревой. В сей же книге помещена с арабского переведённая сказка: Синагрип царь Адоров Иналивския страны, как и в песне Игоревой».
Что нашёл Тимковский? Мы не знаем. Весь его архив погиб, а опубликовать свою находку он собирался вместе с полным истолкованием «Слова о полку Игореве». Но само его открытие послужило толчком ещё к одному.
«Сказание о Мамаевом побоище» было известно историкам и раньше, но только теперь, после находки «Песни о победе Дмитрия Донского над Мамаем», было замечено, что отдельные места «Сказания» тоже напоминают соответствующий текст в «Слове о полку Игореве». Значение находки было понято лишь через сорок лет, в 1852 году, когда в своём собрании В.М. Ундольский обнаружил «Задонщину» поэтическое произведение, повествующее о Куликовской битве и созданное не просто в подражание «Слову», но прямо по его образцу и плану, включая целые заимствованные абзацы и выражения, более или менее приспособленные для нового сюжета.
«Задонщина» оказалась таким же недостающим звеном в поэтическом влиянии «Слова» на позднейшие памятники, как находка черепа неандертальца или питекантропа в эволюционном ряду человека. Теперь всё стало на место. Отголоски «Слова о полку Игореве», которые слышались читателям «Сказания о Мамаевом побоище», возникли не в результате прямого воздействия «Слова» на «Сказание», а опосредствованно, через «Задонщину», в которой можно найти почти прямые цитаты из «Слова» вроде: «князь великий Дмитрий Иванович и брат его князь Володимер Ондреевич поостриша сердце свои мужеству», «кони ржуть на Москве, бубны бьют на Коломне, трубы трубят в Серпухове, звенит слава по всей земле Руськой, чюдно стязи стоять у Дона великаго», «сторожевыя полкы на щите рожены, под трубами поють,