Наконец, через ту же Черкес находят «породистого» мальчика, сына кухарки Надежды Андреевой. Отец, рабочий Романов, в тюрьме. Этот мальчик Пуаре понравился. Андреева получила 100 рублей, а Орлову-Давыдову полетели телеграммы: «Доехала хорошо. Все благополучно. Да хранит Господь»; «Алеша приехал в пять утра. Все чувствуют себя хорошо. Жалеем, не с нами»; «Покой полный. Самочувствие хорошее. Вид сосредоточенный, ужасно смешной».
Операция, как казалось Пуаре, удалась. Граф Алексей Анатольевич получил сына. Сама Мария Яковлевна добилась того, что ее, новоявленной графини, положение стало более прочным. Теперь в случае смерти мужа она была вправе рассчитывать на значительно большую долю наследства. Кухарка, не слишком отягощенная материнским инстинктом, заработала хорошие деньги. Но больше всего выигрывал, конечно, младенец, который вдруг волшебным образом из грязной людской оказался перенесенным в графские покои и считался отпрыском одного из самых богатых семейств в России.
Конечно, обман графа, а до этого князя Долгорукого, покупка младенцев, спектакль с духами, колдунами, гадалками не красил Марию Пуаре. Но ее заключительные слова казались искренними:
«Я предпочитаю оставаться признанной всеми артисткой Пуаре, а не быть нежеланной графиней Орловой-Давыдовой. Замужество разочаровало меня Вся моя жизнь была какой-то водоворот
Роскошной жизни у меня не было. Да это мне и не нужно. Я жила изящно, может быть, потому что во мне все же есть французская кровь. Я с гордостью могу сказать, что артистка Пуаре никогда на содержании не была.
Моя личная жизнь кончена, моя мечта о семье и о счастье разбита. И что бы ни случилось, мне все равно. На скамью подсудимых меня посадил человек, которого я в последний раз полюбила, хотела спасти от его безрадостной и порочной жизни».
И ведь действительно Пуаре всероссийски известная актриса не так уж нуждалась ни в Долгоруковом ни в Орлове-Давыдове. Они сами ухаживали за ней, граф сделал ей предложение еще до мнимого рождения ребенка.
И истец с его
окружением выглядел совсем не привлекательно. Как писало «Новое время: «В этом почти откровенно мошенническом походе на миллионы графа Орлова-Давыдова поражает могущество того элемента, который сам граф после своего отрезвления назвал «чертовщиной». Поражает не то обстоятельство, что бывшая артистка Императорской сцены обращалась к гадалкам, по-видимому в искренней уверенности, что они в состоянии "приворожить" к ней графа Но вот что удивительно. Как мог подпасть влиянию этой чисто идиотической чертовщины представитель высокоаристократического крута, для воспитания и образования которого при 60-миллионном состоянии его родителей очевидно не было недостатка в средствах?».
Мы помним, что Орлов-Давыдов, его помощники в деле развода, шаферы представители оппозиционного лагеря. Их политические противники, прежде всего публицисты «Нового времени», получили прекрасный компромат спириты, оскорбительная слежка за первой женой, странная быстрота, с которой был разведен, а потом венчался Орлов-Давыдов все это давало картину неумных и неприятных заговорщиков, стремящихся коррумпировать власть и не останавливающихся перед приемами «охранки».
Граф ханжа, написавший донос на вторую жену, но до ее ареста делавший вид, что ничего не происходит. Слушал романсы, навещал, целовал на прощание и делал все, чтобы она попала на каторгу.
Сочувствие публики и присяжных заседателей было скорее на стороне обвиняемой. Михаил Казаринов, защитник обвиняемой, произнес великолепную речь: «Стучится старость, осень жизни, и берет она (Мария. Л. Л.) собаку, кошку, ищет ласки, привязанности, уюта, теплоты, а муж вместо этого хочет отправить ее в тюрьму. Пуаре бросает вызов самой природе, решая признать своим чужого ребенка, а что может быть важнее детей для несчастной женщины». А про спиритизм и духов адвокат сказал так: «Да стоит ли разбираться в этой обидной комедии, подкладки которой граф не видел только потому, что был слаб глазами».
Михаил Казаринов
Суд признал ложность метрического свидетельства, не признал ребенка сыном Орлова Давыдова, но оправдал Марию Пуаре и оставил ее графиней Орловой-Давыдовой. Оправданы были компаньонка и акушерка.
Орлов-Давыдов пожертвовал 50 000 рублей приюту, куда вернули мальчика, выдаваемого за его сына.
Успех процесса феноменален. Говорили только о нем. 4 ноября 1916 года драматической цензурой была запрещена новая пьеса «Подложный сын, или Околдованный граф» по причине «портретности главных действующих лиц» (А. А. Орлов-Давыдов и Пуаре), но через два дня в театре на Литейном прошел спектакль под названием «Дух Коли Бузыкина», посвященный перипетиям процесса.
Дон-Аминадо (Аминад Шполянский) всеми читаемый стихотворец из «Сатирикона» писал:
Между тем глава октябристов Гучков уже готовил государственный переворот, Феликс Юсупов собирался убить Распутина, а на 1 ноября назначено было открытие сессии Думы.