В январе 1907 года Алексей Орлов-Давыдов вступил в Петербурге в ложу «Полярная звезда», где стал венераб-лем. В мае 1908 года специально приехавшие в Петербург из Парижа руководители «Великого Востока Франции» Бертран Сеншоль и Жорж Буле инсталлировали «Полярную звезду» в «Великий Восток». А. А. Орлов-Давыдову была присвоена высшая 18-я степень ордена.
В его роскошном особняке на Английской набережной в Санкт-Петербурге ложа обычно и собиралась. А. А. Орлов-Давыдов фактически взял на себя и ее финансовое обеспечение. В 1909-м он стал мастером наместником и казначеем ложи «Великий Восток народов России».
Исполненные таинственных обрядов заседания ложи напоминали какую-то ролевую игру и внушали веру в существование мистических сил. И Алексей Орлов-Давыдов действительно верил в могущество загробных сил, давно посещал хиромантов, гадалок, заказывал гороскопы, чем и решила воспользоваться Мария Пуаре. Немолодая уже актриса продолжала осаду архимиллионера, супруга и отца двух детей, который все никак не желал упасть к ее ногам.
«БЛОКИ»
С 1910 года в салоне Марии Пуаре на Фонтанке, 14, общение
с духами умерших становится одним из главных занятий и зрелищ. Орлов-Давыдов посещает у Пуаре сеансы непревзойденного австрийского поляка Яна Гузика, известного способностями к психокинезу. Гузик материализо-вывал духов, вызывал левитацию и психокинез объектов. Столы вращались, рояли летали, душераздирающие крики пугали участников. Редко кто вставал из-за стола, не получив парочку тумаков от потусторонних сил, например невесть откуда взявшихся человекообразных обезьян.
Первый сеанс произошел в отсутствие, но с разрешения квартиронанимательницы. Присутствовал владелец дома на Фонтанке, 14, граф Дмитрий Олсуфьев старинный приятель Алексея Орлова-Давыдова, который пришел на Фонтанку с супругой.
Граф посещал и спиритические сеансы самой Пуаре, на которые попадали только избранные. При посредстве бонны Ады Борберг, посаженной в соседней комнате за портьерой, на сеансах происходили чудеса. Задействованы были и живущая у Пуаре компаньонка, вдова статского советника Феосия Давыдова, и ее родная сестра, повивальная бабка Матрена Ушакова. В комнате во время сеансов раздавались таинственные звуки (бонна шелестела газетной бумагой). То вспыхивало, то гасло электричество (бонна то выключала, то включала штепсель). Стучали столы, звучала арфа в соседней комнате, летали предметы, падали из вазы цветы.
Актриса по всем правилам своей профессии впадала в транс, пророчествовала и вещала. Пуаре сообщила графу: ее посещает дух его покойной дочери. «Дух большой» и «дух малый» чередовались на дежурстве в особняке Пуаре на Фонтанке. Пока Пуаре пребывала в трансе, духи диктовали ей «блоки», и ее перо как автомат записывало известия о великой любви, которую испытывает Пуаре к графу. Орлов-Давыдов был в восторге эта милая женщина, оказывается, его любит, и рассказали ему об этом всезнающие астральные сущности.
Пуаре часто впадала в полную бессознательность во время своих сеансов, бормотала: «Смерть, смерть» Однажды Пуаре, закрыв глаза, стала тихо бормотать: «Дух велит Снимите, что на груди». Граф снял с нее медальон, в котором нашел баночку с надписью «яд». В баночке была сулема. Граф понял, что спас Пуаре жизнь, не дав ей наложить на себя руки из-за безнадежной любви к нему. Теперь он был убежден, что между ними установилась мистическая связь.
АТАКА НА ЖЕНУ
Рукой самой г-жи Пуаре духи писали на блоке свои предсказания. Пуаре познакомила графа со своей подругой, ясновидящей Анной Ивановной Чернявской, владелицей косметической и парфюмерной лавки «Ариадна» на Греческом (она, между прочим, превосходно гадала на камушках). И та предсказала графу: он разведется с женой (которая ему изменяет) и женится на женщине, которая его любит.
Впрочем, Чернявская недостаточно артикулировала, что та, на которой следовало жениться графу, именно Пуаре. Мария Яковлевна взревновала и угрожала Чернявской: если та станет на ее пути, актриса ответит ей пулей или кислотой.
О дальнейшем граф рассказывал так: «В тот же период наших отношений Мария Яковлевна стала интересоваться моей семьей, воспитанием моих детей. До того она тщательно избегала говорить об этом, и когда однажды Чернявская намекнула в разговоре на неверность мне моей жены, Мария Яковлевна тотчас запретила ей говорить об этом.
Как-то я застал Марию Яковлевну очень взволнованной и негодующей. Это было из-за меня. Мария Яковлевна была у Фаберже, и ей там рассказали, что в магазине только что была моя жена с кем-то и громко сказала: "Что же мой дурак муж не идет". Так что даже приказчики были возмущены.
Этот рассказ произвел на меня неприятное впечатление. Мне казалось, что жена глумится надо мной. Возникало и чувство ревности. Что Мария Яковлевна придумала все это, мне не приходило в голову.
Скоро случилось обстоятельство, которое укрепило мои подозрения относительно жены. Весной 1912 года жена получила телеграмму, что мать ее опасно заболела. Жена тотчас же выехала. Когда я рассказал об этом Марии Яковлевне, она отнеслась с сомнением к причинам отъезда жены. Говорила, что болезнь это только предлог и что теперь жена уже останется за границей на все лето, а если я буду настаивать на приезде в Россию, то, может быть, она и приедет