Для отвода глаз Лидию по паспорту Ксении оформили счетоводом в конторе паровой мельницы. А по документам Дубровиной она стала работать в госпитале. Собираясь на смену, Лидия сильно румянилась, мазала брови, губы.
Одевалась я так, что никто бы не узнал меня. Притворялась, что пью водку и даже спирт, представляешь? говорила она с таким видом, будто притворство это было самым страшным в ее деятельности. Налью воды в стакан, выпью разом. Водой же запью. «Закусывать мы непривычны», скажу напарнице. А она только глазами хлопает!..
В госпитале Лидия добывала документы, которыми снабжала офицеров, пробиравшихся в Крым. Морфий она таскала из госпиталя, отдавала Андриевскому. О том, что мост должны взорвать, Лидия знала. Еще во время летнего наступления Врангеля мост должны были взорвать. Но летом акцию ставка отменила. В сентябре оттуда передали приказ: едва захватят Александровск и Синельниково, мост взорвать. Федьку Матвеева, денщика Гавронского, Лидия видела один раз, когда Гавронский заезжал с ним в Кореновскую. Но внимания на денщика не обратила. А когда привезли его с разбитой головой, в бинтах, тем более признать не могла. Он кричал от боли, она ввела обычную дозу морфия. Раненый уснул. Минут через двадцать она вернулась, он был мертв.
Я же не училась на курсах, Ваня! И не знала, что при разбитой голове нельзя морфий вводить! Выбежала я во двор, туда-сюда хожу: сказать или не сказать главному врачу о морфии? А ночь кончается, светлеть стало, скоро напарница придет! А тут слышу шаги, подходит какой-то военный.
Сестра, говорит, вы Анну Дубровину знаете? и присматривается ко мне. Это вы?
Да, я.
Вчера днем в госпиталь поступил боец с разбитой головой и с переломанной рукой, где он лежит?
У меня, Ваня, и ноги подкосились.
В моей палате, говорю ему.
Приказ Андриевского: он должен умереть.
Он умер, сказала я. И бросилась бегом из госпиталя
Завтракали мы на веранде. Пират лежал возле будки, смотрел на нас печально, вяло помахивал хвостом.
Я же говорила: он умница, сказала Лидия. Знает, на кого надо бросаться, а на кого нет.
А Борис Гавронский бывал в этом доме? спросил я.
Да нет! Я же говорила: он не с нами. Чекисты дураки, грубые ослы. Сами не знают, что делают: держат его в тюрьме и тем самым спасают.
Я молчал.
Ему приговор давно уже вынесен, продолжала Лидия. Изменник. Продался большевикам, служить стал у них. Андриевский говорил, что Гавронский больше ему не нужен.
А если он расскажет большевикам о томике Гоголя?
Ни за что. Я просила его, а он любит меня. При свидании он уговаривал меня уехать в Москву, сбежать от Андриевского. В Москве у него родня. Я сказала подумаю. Мне жалко его было.
Я достал часы, посмотрел время.
Спрячь их, Василек. Не смотри! Она то и дело сбивалась с Ивана на Василька.
Слушай, сказал я, а если твой мнимый дядя Тарасов приехал вчера или сегодня, заметил меня и следит за нами?
А я не говорила разве тебе? Тарасова убили. Он же должен был взорвать мост. Я всем соседям говорю, что он уехал к больной сестре в Харьков. Но будет об этом, Ваня. Пойдем в сад.
Мы гуляли по дорожке.
Она молчала. Видно было по лицу, она что-то решает. Что?
А на какие средства ты эти дни живешь? спросил я. Деньги нужны?
Нет, Ваня, не нужны. Под домом два подвала. Набиты мукой. А она дорогая стала. Даже золотые червонцы платят. Пуд продам и что хочешь покупай.
Сама продаешь? Мы шли к калитке.
Сама. Научилась. По полпуда ношу. Вечером придешь?
Постараюсь, если ничего не случится.
С тобой ничего не случится. Я чувствую.
Я быстро зашагал к калитке. Я специально хлопнул ею. Пират звякнул цепью. Но голоса не подал.
«Ай да капитан, думал я по дороге к гостинице, «маленький капитан в пенсне»! Волк. Но мы тебя обложим. Я доберусь до тебя, капитан. Потапов говорил, что ты много раз уходил из засад, от облавы, но теперь не уйдешь»
Сердце колотилось.
Классового врага я в Лидии не видел. Убеждений у нее нет. Капитан увел ее от дяди, от Гавронского. А вдруг и от матери? Вдруг мать жива? И Василек, возможно, жив. Я даже на секунду замер, будто споткнулся. Мне не хотелось, чтоб он остался жив.
Покуда шагал к гостинице, я мысленно поймал Андриевского, побывал у Турло, в Москве у самого Дзержинского. И Ревтрибунал вынес приговор Лидии: «Принимая во внимание политическую неграмотность и злое воздействие и влияние на Лидию Золотареву убежденных врагов революции, в окружении которых она оказалась, считать приговор условным».
Потапова на месте не было. Я подумал и позвонил дежурному. Тот ответил, что не знает, где Потапов. Я свалился на кровать. И тут же мозг прорезала мысль: но она ни одного адреса здесь, в Екатеринославе, не назвала! А вдруг играла и на чем-то подловила меня? А сейчас уже собрала вещички и бежит куда-то?
Я заметался по номеру, но вспомнив, что за домом следят наши люди, успокоился. А сердце все равно ныло.
Позвонил еще раз Потапову.
Слушаю, произнес голос Потапова, и минут через десять он был в номере.
Когда я рассказал обо всем, что увидел и услышал, Потапов встал и в волнении прошелся по комнате.