А чей это труп?
А ты открой дело-то, открой, не бойся, усмехается Генеральный, будто читает мои мысли. Там один труп какого-то босяка, наркомана, откуда-то с Кавказа мальчишки, а вот второй, ненайденный Ты «Комсомольскую правду» читаешь?
Ну, в общем, читаю сказал я не очень твердо.
Такую фамилию «Белкин» знаешь?
Белкин? Знаю, это была одна из трех или пяти фамилий журналистов, которые я действительно знаю. Белкин, кажется Вадим Белкин, да, читал его очерки о пустынях Средней Азии, о рыбаках «тюлькиного флота», о пограничниках он всегда выбирает какие-то острые ситуации в обыденной жизни и пишет увлекательно и просто, почти разговорным слогом, как будто нет привычных штампов газетного языка Я гляжу на Генерального и вопросительно спрашиваю:
Неужели убит?
Но он не успевает ответить, его отвлекает голос Верочки Петелиной, референтши:
Роман Андреевич, кремлевка. Товарищ Суслов.
Генеральный взял трубку со стоявшего отдельно на столике красного телефона. Я поднялся уйти, чтобы не мешать его разговору, но он жестом усадил меня обратно. Сидел он, отвернувшись от меня, в профиль, две маршальские звезды на воротнике прокурорского кителя подпирали толстую, в старческих складках шею, и я подумал да, староват стал бывший гроза Нюрнбергского процесса. Толстый, старый, измученный человек, вот кому грибы собирать в Измайловском парке, а он нет, сидит вот маршалом в сталинском кабинете и, как всегда, на высоте, докладывает:
Уже занимается Безусловно Лучшие силы Самый энергичный Не позже одиннадцатого, я понимаю Конечно, лично буду контролировать Безусловно, лучше живой Нет, думаю, справимся без КГБ
Что-то засосало у меня под ложечкой. Неужели речь идет об этом деле? И тогда это все обо мне «самый энергичный», «лучшие силы», «не позже одиннадцатого» Ну и влип я, кажется. С чего это я самый энергичный и лучший? Вот Бакланов только что из отпуска вернулся, уж поопытней меня
Между тем Генеральный положил красную трубку на красный аппарат и повернулся ко мне:
Ты все понял?
Что? я сделал вид, что ничего не понял и даже не слышал.
Он присмотрелся ко мне еще несколько секунд, будто решая внутри себя и утверждая свой выбор, потом сказал:
Слушай, Игорь Есич. Дело, конечно, трудное. Но выхода нет. Андропов и Щелоков только и ждут. Если я откажусь тут же в ЦК, мол, следствие не отдаю, а от трудных дел отказываюсь. Поэтому, слушай! Через десять дней, 15 июня товарищ Леонид Ильич Брежнев вылетает в Вену на встречу с Картером. С ним едет пресс-группа журналистов, 5 человек, самые лучшие. Список утвержден давно самим Леонидом Ильичом, причем этого Белкина он лично включил в пресс-группу. И вот две недели назад этот Белкин пропал. На Курском вокзале. Встречал там какого-то подозрительного
приятеля кавказского мальчишку-наркомана, и их обоих какие-то типы прямо на вокзальной площади запихнули в машину и увезли, а через два дня этого мальчишку нашли за городом, под мостом с пробитым черепом. А Белкина след простыл. То ли его тоже убили, то ли нет, но как доложить товарищу Брежневу, что журналист, которого он сам выбрал ехать Вену, пропал без следа?
Так вот в чем дело, подумал я. Дело не в Белкине, плевали на него, хоть он действительно талантливый журналист, но пропал, и черт с ним, это и сейчас не столько волнует Генерального и всех остальных, сколько вопрос как доложить Брежневу? Ведь, действительно, представьте себе, как это сунуться к Леониду Ильичу да еще накануне такой важной встречи с самим Картером, сунуться и сказать: «Мы вашего любимого журналиста найти не можем». А он: «Как это не можете? А где он?» «Не имеем понятия, Леонид Ильич» Нет, с таким докладом, да еще перед самым отъездом, безусловно никто не рискнет сунуться к Брежневу, но, с другой стороны, как-то придется докладывать, если
Понимаешь, живым или мертвым он должен быть найден до одиннадцатого, будто читая мои мысли, сказал Генеральный. Конечно, лучше бы живым, но тут от тебя не зависит. Двенадцатого у журналистов инструктаж у Замятина и Суслова, четырнадцатого обед у Леонида Ильича, пятнадцатого отъезд. Но подавать труп на обед, сам понимаешь, нельзя. Значит, крайний срок выяснить что с ним одиннадцатое число, понедельник. В твоем распоряжении семь дней, как у Бога. Сотворишь Белкина грудь в крестах, квартира в центре, старшего советника получишь, несмотря на возраст.
По-моему, вместо «возраст» он имел ввиду что-то другое, но удержался в последнюю секунду, заменил слово. И если бы я не подозревал себя в излишней мнительности, я бы сказал, что знаю, что он имел ввиду. Он имел ввиду мое еврейское отчество, а точнее полуеврейское происхождение. Отчество мое «Иосифович» они давно сократили до «Есич», а происхождение сократить нельзя, разве сократить меня по штату целиком с моим происхождением.
Да, этот Белкин может стать моим «Ватерлоо», черт бы его побрал!
Вообще-то, Роман Андреич, я только что крупнейшее дело кончил, у меня отпуск горит. А со старшим советником я мог бы и подождать по возрасту, сказал я с полувызовом.
То была, конечно, бездарная попытка уйти от этого дела. Генеральный поморщился. Он откинулся в сталинском кресле и посмотрел на меня сухо, сверху вниз: