Прости, это было бестактно с моей стороны. Я не хотела тебя обидеть. Маша дотронулась до руки Готтлиба.
Ничего, ты ведь не знала, улыбнулся он. Я полюбил тебя сразу, как только увидел, и не представлял тогда, какие муки ожидают меня долгих пять лет.
Муки? удивилась Маша. От любви?
От нестерпимой боли. Целых пять лет, пока длилась моя подготовка, наблюдать, как жестокий, бессердечный негодяй, надевший чужую личину, терзает любимую мной женщину, и не иметь возможности остановить его. Целых пять лет я восходил на Голгофу, чувствовал, как в моё сердце вбивают гвозди, спускался с неё, чтобы совершенствовать язык, изучать обычаи, запоминать лица, слова, чтобы снова восходить, терпеть и ждать своего часа.
Готтлиб порывисто обнял Машу, потрясённую его откровениями. Сколько мужества и силы воли должно быть в этом человеке! Сколько благородства и нежности! И причиной этому любовь, о которой Маша даже не подозревала. Неужели это она, женщина, считавшая себя неудачницей в отношениях с противоположным полом, смогла вызвать такие сильные чувства?
В тот день, когда мне было позволено вырвать тебя из лап мерзавца, я стал счастливейшим человеком, продолжал Готтлиб. Находиться рядом с тобой, Маша, слышать твой голос, пусть и недовольный, испуганный, видеть твои глаза, взять на себя твою защиту оказалось величайшей наградой в этой жизни. Правда, он тяжело вздохнул, моя любовь чуть не послужила против меня.
Как такое возможно?
Руководство ордена не могло не заметить чувства, которые я испытывал к тебе. Именно поэтому на капитуле был поставлен вопрос о возможности моей дальнейшей подготовке к переходу в будущее. Большинство братьев посчитали, что любовь к женщине может отвлечь меня от выполнения главной миссии, и проголосовали за отстранение моей кандидатуры.
Что? воскликнула Маша. Они постановили не пускать тебя ко мне?
Да, кивнул Готтлиб. Несмотря на то, что я был лучшим в группе.
Как же так? Маша похолодела при мысли, что вместо Готтлиба мог явиться совершенно другой мужчина, равнодушный и бесстрастный, и она никогда не узнала бы о существовании чудесной Вселенной, не качалась бы в её волнах и не слушала бы признания обожающего её рыцаря. Но ты ведь пришёл! Тебе удалось их обмануть?
Нет, Готтлиб покачал головой. Никто не смеет идти против решений капитула. Это всё брат Иоганн. Он заявил, что если и есть сила, способная предотвратить апокалипсис так это любовь и помощь Господа. Поэтому либо я отправлюсь в будущее, либо вход в видениях больше не откроется. Капитул был вынужден отменить своё решение и утвердил мою кандидатуру.
Как я люблю вашего брата Иоганна! воскликнула Маша, бросаясь Готтлибу на шею. Он добрый, чуткий, отзывчивый человек!
А меня? тихо спросил рыцарь. Меня ты любишь? Нет, подожди, не отвечай! Готтлиб прикрыл Маше ладонью рот. Это неправильный вопрос. Я больше не буду задавать его. Только прошу тебя если когда-нибудь поймёшь, что любишь меня скажи мне об этом.
Хорошо, прошептала Маша. Обязательно скажу. Она легла рядом с Готтлибом, положив голову ему на плечо. Подожди немного.
Я готов ждать хоть вечность, не будь впереди апокалипсиса.
Ну что? Укладываемся спать? Нам завтра ещё в Вену ехать. Хотя нет, уже сегодня. Маша взглянула на часы. Четыре утра.
Вот именно, что завтра, проговорил Готтлиб, поворачиваясь к ней с улыбкой. А сегодня наш день.
А как же апокалипсис? игриво спросила Маша, уворачиваясь от поцелуя.
Задерживается на сутки, прошептал Готтлиб, и Вселенная снова поглотила их обоих.
* * *
В Вену они прибыли утром следующего дня и сразу отправились в центр города к собору Святого Стефана. Готтлиб зачем-то взял с собой сумку с плащом и шляпой и повёл Машу на улицу Зингерштрассе к дому под номером семь.
Это и есть резиденция Тевтонского ордена? удивлённо спросила Маша, глядя на неказистое трёхэтажное здание со скромной вывеской, написанной по-немецки «Дом Немецкого ордена». Примечательной была только длинная белая башня с зелёной остроконечной крышей, венчающейся золотым крестом. Она возвышалась прямо над мансардой, словно копьё, пробившее снизу коричневую черепицу. Выглядит очень скромно. Нельзя даже сравнивать с Мариенбургом.
Увы, но, потеряв могущество, орден потерял земли и замки. Готтлиб обернулся к Маше со счастливой улыбкой. Здесь, в церкви Святой Елизаветы, меня посвятили в рыцари. Я собственноручно прикрепил свой герб на одной из стен. Если он сохранился, я покажу тебе.
Герб это прекрасно! А как будем узнавать о письме Людвига фон Мирбаха? спросила Маша. Зайдём и просто попросим показать его?
Они совершенно не обсуждали эту тему весь вчерашний день и последующую ночь, а в пути вели себя как подростки, дурачась и обмениваясь поцелуями. Лишь перед въездом в столицу Австрии Готтлиб снова стал серьёзным, а Маша с трудом заставила себя сосредоточиться на дороге и вспомнить о цели поездки.
С нами даже разговаривать не станут, усмехнулся Готтлиб. Надо подойти к вопросу издалека. В ордене всегда ценилось искусство вести дипломатические беседы. Попробую представиться специально приехавшим из России потомком одного из рыцарей.