Однако как обычно, малая часть уклонистов или отказников выполнению самой задачи никак не помешала. Пойманных в «невод» евреев тащили из гетто в большой дом с огороженным стеной двором. Группами по тридцать их отводили туда и заставляли лечь рядом со стеной, где унтер-офицеры с пистолетами-пулемётами казнили их по приказу лейтенанта Бранда. Тела оставили лежать до следующего дня, пока «рабочих-евреев» из гетто не отправили закопать их в братскую могилу.312 Незамедлительно в Люблин пришел рапорт от майора Траппа, что в качестве возмездия за засаду на Джобста в Тальчине казнили 3 «бандитов», 78 польских «пособников» и 180 евреев.313 Судя по всему, человек, проплакавший всю массовую казнь в Юзефуве, который раньше ещё отказывался без дискриминации вырезать евреев больше не имел никаких внутренних запретов на расстрел необходимого для выполнения квоты количества людей.
Если майору Траппу удалось примириться со своей ролью убийцы польских евреев, то лейтенанту Бухману нет. После Юзефува он проинформировал Траппа, что будет участвовать только получив прямой приказ на убийство от самого Траппа, а так же попросил о переводе. Делая такой запрос, Бухман имел важное преимущество в сравнении с остальными ещё до офицерской подготовки он служил водителем Траппа во время первого визита батальона в Польшу в 1939-м, так что он знал Траппа лично. Он чувствовал, что Трапп «понимал» его и не был «возмущён» занятой Бухманом позицией.314
Трансфер в Германию для Бухмана Траппу удалось заполучить не сразу, но он защищал его и удовлетворял его просьбу по неучастию в еврейских делах. Бухман был расквартирован в Радзине в том же здании, что и штаб батальона, так что несложно было выработать процедуру обхода «отказа от выполнения приказов». Когда планировалась акция против евреев, то приказ об этом передавали напрямую из штаба заместителю Бухмана сержанту Грунду*. Грунд спрашивал Бухмана хотел бы тот сопровождать взвод к предстоящей акции. По вопросу Бухман понимал, что предстоит акция против евреев, и отказывался. Таким образом, он не присутствовал вместе с первой ротой ни при Мендзыжеце, ни при Серокомле. В Тальчине же всё начиналось не так, поэтому Бухман присутствовал в школе, когда Трапп отбирал поляков. Хотя не было случайностью то, что перед тем как начать массово казнить евреев гетто Коцка, тот сначала отправил Бухмана обратно в Радзинь.
В Радзине Бухман не старался
скрыть своё мнение. Наоборот, он «возмущался отношением к евреям и открыто выражал свою позицию при любой возможности».315 Для всех вокруг было очевидно, что Бухман «сдержанный», «утончённый» человек, «типичный гражданский» без какого-либо желания быть солдатом.316
Тальчин стал для Бухмана последний каплей. По его возращению вечером в барак, офисный служащий попытался было передать ему доклад, но Бухман «сразу же ушёл в свою комнату и заперся в ней. Четыре дня со мной не разговаривал, хотя мы вроде бы хорошо друг друга знали. Он был очень зол и горько жаловался, говоря что-то в духе: Всё, отныне я этим дерьмом не занимаюсь. С меня довольно».317 Бухман не только жаловался. В конце сентября написал напрямую в Гамбург, прося срочного перевода. Задачи его отряда в Польше «чуждые полиции» он больше выполнять не мог.318
Если поведение Бухмана Трапп терпел и защищал, то его люди реагировали смешано. «Среди моих подчинённых многие понимали мою позицию, но другие делали пренебрежительные комментарии обо мне и смотрели на меня свысока».319 Некоторые его люди следовали его примеру и говорили старшему сержанту Каммеру, «что они и не могут, и не хотят больше принимать участия в подобных событиях». Рапорт на них Каммер не составлял, вместо этого он кричал на них, называл «ни на что не годными» и «говнюками». Но по большей части он всё же освобождал их от участия в еврейских акциях.320 Поступая так, Каммер следовал заданному с самого начала Траппом примеру пока нет нехватки готовых убивать по приказу, было проще терпеть Бухмана и его подражателей, чем разбираться с ними.
Глава 12
Возобновление Депортаций
К концу сентября 1942 года Полицейский Резервный Батальон 101 поучаствовал в расстреле примерно 4 600 евреев и 78 поляков, помог депортировать около 15 000 евреев в лагерь смерти в Треблинке. Эта кровавая деятельность включала в себя восемь независимых акций, раскинутых на три месяца. Три из них первая депортация из Парчева, расстрелы в Ломазы и депортация из Мендзыжеца проходили при помощи отрядов Хиви из Травников. Другие пять Юзефув, вторая депортация из Парчева, Серокомля, Тальчин и Коцк проводились полицейскими самостоятельно.
Полицейским удалось раздельно сохранить эти события у себя в памяти, так что они могли часто детально описать их и довольно точно назвать даты. Однако интенсивность событий между началом октября и началом ноября сильно увеличилась. Одна операция сразу следовала за другой в непрекращающемся потоке убийств, пока десятки тысяч евреев депортировались из района Радзиня повторяющимися чистками гетто. Следовательно, очень сложно точно реконструировать события тех беспощадных шести недель. В памяти полицейских всё перемешалось, одна акция смешивалась с другой. Они могли припомнить отдельные инциденты, но уже не могли разложить их в хронологическом порядке и на отдельные операции. Моя реконструкция этой стремительной серии событий, с которой следовало соотносить запутанные воспоминания полицейских, основана в первую очередь на исследовании, проведённом сразу после окончания войны польско-еврейским историком Татьяной Брустин-Беренштейн и Еврейским Историческим Институтом в Варшаве.321