Муж матери нашел действительно отличную клинику и даже оплатил лечение. Конечно, я хотел со временем все вернуть, но мама попросила даже не заикаться об этом.
Не надо, Сень. Герман помогает от души. Помогает потому, что ты мой сын, и твое здоровье для меня важно. Ты его оскорбишь, если предложишь вернуть деньги.
Вот так и получилось, что спустя двадцать лет я познакомился со своими братом, сестрой и отчимом.
Стоит отдать должное, Герман Штайнер оказался действительно достойным человеком. Это стало ясно с первых дней нашего общения.
Как и то, что маму он очень любит. Я наблюдал за ними украдкой и видел его трепетное к ней отношение.
Нежность, уважение, забота и желание защитить жену сквозили в каждом его слове и движении.
На контрасте вспоминались слова отца, крывшего маму последними словами. То, как они ругались в больнице, когда думали, что я их не слышу.
И от этих воспоминаний сразу начинало подташнивать.
Да уж, разница в отношении была очень наглядной. Поведение отца иначе, чем скотским назвать было невозможно.
И если говорить начистоту, то увидев все эти сцены нормальной семейной жизни, став их невольной частью, я искренне порадовался за маму.
Она заслужила счастье. Особенно после всего того ада, который ей устроил мой отец.
Герман, кстати, был полиглотом, что очень помогало ему в бизнесе.
Помимо родного немецкого, он владел свободно итальянским, французским, испанским и русским языками.
Так что мы с ним прекрасно понимали друг друга.
Хельга, или Оля, как звала ее мама, и Ник тоже прекрасно говорили по-русски. Хоть и с очень заметным акцентом. Мама постаралась, чтобы в семье на равных звучали два языка.
Я был сильно ошарашен теплым приемом, которым меня встретили родственники. Мама не соврала, она и правда рассказывала детям обо мне, и они давно хотели познакомиться со старшим братом.
Ник так и вовсе пылал энтузиазмом от нашей встречи. Он расспрашивал меня несколько часов обо всем на свете, и похвастался коллекцией футболок с моей фамилией.
Со смехом я на каждой из них поставил свой автограф, чему брат был безмерно рад.
А вот за свое поведение мне стало стыдно. Я ведь столько лет напрасно лелеял свои обиды и упустил возможность общаться с родными.
Если бы я не бунтовал так отчаянно, мы бы познакомились намного раньше. Мама бы нашла способ обойти драконовские условия, выставленные отцом.
Но сложилось так, как сложилось. Исправить прошлое уже нельзя, а вот изменить будущее вполне возможно.
Может, судьба не зря дала мне этот шанс? Пусть и такой высокой ценой. Я получил тяжелые травмы, но все же сохранил жизнь и вдобавок обрел семью Семью, которой был лишен в детстве.
Не так уж плохо, не правда ли?
***
Что касается отца, то с ним мои отношения стали портиться с того момента, как я выслушал историю матери.
Нет, я не стал разговаривать с батей, вытрясать из него правду, но тщательно обдумывал услышанное от мамы и делал для себя выводы.
Вот и стал в итоге больше тянуться к матери, полноценно впустив ее в свою жизнь, и ментально отдаляться от отца.
Тем более он и сам не стремился к тому, чтобы укрепить наши отношения.
Это не он сидел возле меня в реанимации, не он кормил меня с ложечки, не он провожал до туалета.
Только воды пару раз подал. Для всего остального просто звал медсестру.
А мне после такого отношения становилось непонятно, как он вообще меня вырастил. Видимо, только потому старался, что считал меня ценным активом, который стоил того, чтобы вкладывать в него усилия.
Ну и средством насолить бывшей жене, судя по всему.
А теперь всё. Игрушка сломалась, депозит сгорел, вклады вылетели в трубу. Вот батя и злился, что приходится со мной возиться.
Ведь выгоды я ему уже не принесу. Не стану легендой, не заработаю баснословных денег.
Для него сын теперь балласт.
Я чувствовал, как батя внутренне закипает оттого, что все идет не по его планам, и знал, что однажды случится срыв.
Отец был недоволен тем, что я выбрал лечение в Германии и жизнь в доме матери, но в итоге смирился и вмешиваться не стал.
Собственно, его мнения я и не спрашивал. Просто поставил перед фактом, что после выписки улечу в Берлин.
Так что пришлось бате периодически таскаться ко мне в Германию и выяснять подробности моей реабилитации.
И два года спустя после аварии, когда я получил свой окончательный приговор, отца все же прорвало.
Вердикт врачей был однозначен: в большой спорт мне дорога заказана. Прежние физические формы мной потеряны навсегда, связки и подвижность коленного сустава хоть и восстановлены, но далеко не полностью.
И интенсивные спортивные нагрузки лишь окончательно угробят мое колено.
Ну и вдобавок после перенесенной клинической смерти начало барахлить сердце.
Врачи насчет этого толком ничего сказать не смогли.
Вроде патология была не явная и не угрожающая жизни, но тем не менее являлась противопоказанием для продолжения спортивной деятельности.
Конечно, как любитель я смогу выйти на лед, покататься чисто удовольствия ради, но комиссию ни в одном нормальном клубе не пройду.
Так что пришлось контракт с Быками расторгнуть и собрать большую пресс-конференцию для журналистов.