Не более, чем ты, Бьярки, спокойно ответил Асмундур и вернулся к своему занятию. Принеси мне мешок, в котором мы храним припасы, и клубок ниток. В мешке проход в мир мертвых. Рианнон может забрать душу или, наоборот, вдохнуть ее в тело.
Хель не понравится, что ты просишь чужого бога, сказал Бьярки с сомнением.
Хель уже отказала мне в помощи.
Почему мешок?
Асмундур пожал плечами.
Никто не должен видеть, как душа покидает тело или влетает в него. Когда я завяжу мешок, в нем откроется проход в мир мертвых, но души умерших не смогут вылететь в мир живых. Когда проход закроется, я развяжу мешок, и Торгунна выйдет из него живой.
Он отрезал от мотка несколько длинных нитей и обвязал ими шею, лодыжки и запястья Торгунны.
А это зачем? спросил Бьярки.
Помнишь Бакуна, воина из Гардара? спросил Асмундур.
Бьярки покачал головой.
В их стране люди живут в тесных деревнях, где много-много домов стоят рядом друг с другом, как будто земли им мало. Их мертвых забирает Моргана . Она держит в своих руках нити, на которых подвешены все, кто живет в Гарде. Когда она хочет забрать человека, то просто перерезает его нить. Я дам ей много нитей, и она сможет подвесить еще много русов, а взамен пусть отдаст жизнь моей Торгунны.
Рианнон не будет рада, что ты призовешь богиню из Годхейма .
Годхейм далеко, ответил Асмундур. Когда еще она доберется до Скаульхольта. Если не выйдет у Рианнон, поможет Моргана.
Ты безумен, брат, повторил Бьярки.
Пусть так, Медвежонок, ответил он.
Асмундур натянул мешок на Торгунну и завязал горловину, воины встали полукругом. Пальцы у всех нервно поглаживали рукояти мечей. Подул холодный ветер, и огонь костра пригнулся к земле. Его языки почти доставали до мешковины. Взметнулся ворох искр, и они задымились на грубой ткани. Испуганно заржали лошади. Ветер шумел в ушах, шептал ехидным женским голосом:
Глупец! Ты поднимешь драугра, живого мертвеца, и он родит другого драугра. Мертвое превратит живое в мертвое, никогда не будет наоборот Никогда.
Бьярки не вынес, он выхватил меч и взрезал ткань мешка, открывая лицо Торгунны. Прежде спокойное, теперь оно было искажено яростью, застывшей в одеревеневших мышцах. Асмундур выхватил меч, но три меча встретили его и выбили из рук. Хаки и Фроди поставили безумца на колени, Бьярки нагнулся, чтобы снять с запястий Торгунны нити, а Асмундур, потерявший силы и разом постаревший, смотрел на свою мертвую жену глазами, полными слез.
Подул холодный ветер с востока, и пламя костра отклонилось в другую сторону. Стужа забралась под одежду воинов, тьма сгустилась, тучи закрыли луну и все звезды, погасли огни в деревне за холмом. Тишина настала мертвая, будто все кругом погибло в один миг, только четыре воина, забывшие от страха, как дышать, остались у тела Торгунны. Бьярки протянул трясущуюся руку, и все посмотрели туда, куда он указывал. На вершине холма появилась бледная тень, она медленно поплыла вниз по склону.
Глупые чужаки, шептала она, но в наступившей тишине воины слышали каждое ее слово. Мне не нужна ваша нить, моей хватит на весь мир. Я могу подвесить вас и смотреть, как вы будете задыхаться в моих нитях, я могу перерезать их, и вы будете вечно падать, мертвые в мертвое. Живой может лишить жизни, живой может подарить жизнь, но не вернуть того, кто уже мертв.
Асмундур взял моток с живота Торгунны и протянул Моргане, но она только рассмеялась слабым, холодным, как кожа мертвеца, смехом. Бьярки, не сводя глаз с наваждения, ножом перепиливал нити, навязанные на теле Торгунны его братом. Когда лопнула последняя нить, Моргана исчезла. Мир наполнился звуками, засияли звезды, и луна залила холмы Скаульхольта светом.
Зарыдал Асмундур,
сбросил руки ближников с плеч и ножом на груди любимой вырезал руну Эйваз . Потом лег рядом, как ложился, когда зачал своего неродившегося сына, и прижал к себе.
Я найду тебя, шептал он ей в ухо, когда настанет время. Тебе не придется долго ждать.
Мария Карапетян. Да будет воля твоя
Виктория
Капелька испарины, угнездившаяся в ложбинке над верхней губой, покатилась вниз. Чистый, светлый образ жены, пробравшийся в сознание, пугал своей отрешенностью. Мраморная кожа отливала синевой, а в голубых глазах сияло холодное безразличие. На щеках не расплывался румянец, из прически не выбивались непослушные кудрявые пряди. Рот растянулся в широкой улыбке, совершенно несвойственной скромной женщине, которую Уильям знал прежде.
Диплом врача не дает тебе права так уверенно утверждать, что Бога не существует, произнесла Виктория, чуть склонив голову набок. И с интересом изучила изменившиеся, изъеденные временем черты своего мужа: исхудавшее лицо, ввалившиеся глаза, заострившийся нос и густую длинную бороду, тронутую сединой. Ты гордо называешь себя атеистом, но я знаю, что это грех затуманил твой взор, поэтому ты не видишь присутствия Создателя.
Уильям тотчас вспомнил этот разговор и спор, последовавший за ним. Беседы о вере, осторожно заводимые набожной супругой, каждый раз заканчивались ссорой, но Виктория Дэвенпорт не желала сдаваться. Она жаждала спасти заблудшую душу Уильяма и в попытках доказать существование Всевышнего приводила множество аргументов, описывающих чудесные повороты судьбы, без которых их встреча не состоялась бы.