В команде, за которую я играю, и Яр, и Настя. У меня переизбыток сил и энергии, и волейбол оказывается отличным способом стравить лишнее. Он работает как клапан: выпускает напряжение, не разрушая ничего вокруг.
Через пару раундов я ловлю себя на том, что чувствую себя почти нормально. А ещё спустя один боковым зрением улавливаю, как мимо площадки по траектории к бару проходит Оля.
Мы взрослые, вменяемые люди, которые прекрасно понимают последствия и всё равно ведём себя так, будто на нас это не распространяется.
Я ощущаю себя пацаном потому что, когда она идёт мимо босая, в коротком топе, зарывая пальцы ног в песок, внутри всё срабатывает как на автопилоте: жар, пульс, глухой толчок под рёбрами.
Взяв тайм-аут, я нахожу умывальник и, закинув футболку на плечо, поливаю голову холодной водой остывая снаружи, но не внутри. Прикидывая, насколько удобно будет подойти к бару не в лоб, а по дуге, чтобы это не выглядело как намеренная попытка сближения.
Когда оказываюсь рядом, Оля уже стоит у стойки и водит пальцем по ободку бокала. Вроде бы расслаблена, но плечи выдают. Готовность. Раздражение. Броню.
Уверен, где-то в ней по-прежнему живёт импульс влепить мне пощёчину. Причём не одну.
Я отодвигаю барный стул тот, что через два от неё и, сев, спокойно говорю бармену:
Безалкогольное пиво. Баночное. Чешское. Мне говорили, у вас такое есть.
Это пиздеж, конечно, но бармен уходит в подсобку, оставляя нас с Олей наедине насколько это возможно под открытым небом.
Я не смотрю на неё. Она на меня тоже. Но присутствие друг друга ощущается кожей: плотное, почти физическое. Другого шанса, скорее всего, не будет. Поэтому, глядя прямо перед собой, здороваюсь первым.
39
ОльгаУ меня не было настроения ехать на природу, чтобы проводить Валентину Петровну Быстрицкую на пенсию, но совесть не позволила остаться дома. Когда я окончила университет, именно она возилась со мной больше других.
Показала, как правильно оформлять подозрение, объяснила, в каком порядке подшиваются материалы, терпеливо проверяла каждую мою бумажку даже когда была завалена своими. Иногда выводила меня из себя придирками, замечаниями и сухой требовательностью. Но именно под её началом я стала той, кем стала.
Внутренний голос тихо нашёптывал, что лучше бы мне попрощаться с Быстрицкой в стенах прокуратуры лично, без шатров и коллективных объятий. И теперь, сидя за барной стойкой, я прекрасно понимаю почему. Мне стоит чаще доверять своей интуиции.
Привет, коротко произносит Саша, устремив взгляд в сторону двери, ведущей в подсобку.
Мой взгляд находит точку на стене между выключателем и крючком для одежды, чтобы удержать зыбкий баланс. Но под кожей ползёт предательская дрожь, и это кажется сигналом к падению.
Я не смотрю на него, но смотрела раньше. Когда он отдыхал с друзьями, ходил по территории и играл в волейбол. Во время игры особенно пристально.
Сложно было игнорировать его быстрые, резкие движения. Силу. Мощь. То, как работали руки. Как бешеная энергия пробивалась в каждом ударе. Как футболка липла к спине, обрисовывая очертания мышц.
Теперь он вовсе без неё. В одних шортах. Полуголый, заведённый, накачанный адреналином. По грудной клетке стекают капли воды и пота, сбегают по рельефу и теряются в густой поросли волосков, тянущейся от центра вниз.
Я молчу, сжимая стеклянный стакан, потому что присутствие Устинова раскачивает, хотя внешне я по-прежнему кремень. Меня раскачивает и в суде и на природе, стоит ему появиться в поле моего зрения. Это то, с чем я пока не научилась справляться.
Оль.
Я соскучился, рвано добавляет Саша.
Обстановка в кафе располагает к диалогу здесь никого, кроме нас нет, но любая фраза может обернуться тем, о чём мы оба потом пожалеем.
Мне показалось, тебе некогда скучать, мгновенно парирую. Девушек вокруг хватает. Внимания валом. Или тебе ещё погадать на любовь?
Отпив прохладный лимонад, с грохотом ставлю запотевший стакан на стол. Чувствую, как горят и пульсируют щёки, когда выкатываю претензии, на которые не имею никакого грёбаного права.
Эта связь табу. Связь с человеком, которого я должна воспринимать только через призму дела, документов и нарушений.
Но сейчас ни о каком профессионализме речи не идёт.
Сейчас я злюсь. Ревную. Ненавижу себя. Разрываюсь на части между запретами и невозможностью притвориться равнодушной.
Я правда соскучился, Оль. Вчера по привычке катался вокруг твоего дома. Если не разблокируешь боюсь, в следующий раз поднимусь.
Не надо. И цветы не надо я выбросила их в мусорный бак, хрипло отвечаю. У нас не выйдет сам понимаешь.
Я хочу поговорить.
Говори.
Мы могли бы сделать это в доме номер триста пять, звучит прямое предложение. У меня есть от него ключ, и туда никто не войдёт. Обещаю что никто не вмешается. Я буду за тобой наблюдать, и если ты решишься на этот разговор, сразу пойду следом.
Из подсобки выходит озадаченный бармен, разводя руками. Прошло всего пару минут, а кажется, что каждая секунда тянется, как вечность.
Никакого чешского безалкогольного он не нашёл, но это не останавливает Сашу от того, чтобы послать его в подсобку ещё. Таким тоном, что спорить не возникает ни малейшего желания. Таким тоном, которому веришь.