Какая ночь! Я чуть не плачу! Луна чертовски хороша! Весь мир прекрасен! И не может быть иначе! И ты как эта ночь! Прекрасна! И ночна!
Замечательно! вру я. Твои стихи?
Гордо кивает.
Знаешь, в этой дыре нечасто встретишь поэта. Почитай мне еще из своего. Пожалуйста!
Он храбро декламирует Гумилева и Ахматову.
Очень хорошо!
Его длинные пальцы робко и неумело гладят мою грудь.
Пойдем ко мне? говорю я.
Он замирает и зачем-то смущенно оглядывается по сторонам.
Понимаешь долго молчит, пытаясь подобрать слова, которые мне известны заранее, просто я еще никогда ну
Это поправимо, отвернувшись от него, я улыбаюсь в свежее ночное небо.
Если бы я снимала домашнее порно, то брала бы в кадр только лица.
В зеркале напротив пышная женщина осторожно усаживается на юноше и, покачивая тяжелой грудью, двигается в такт его громкому дыханию и тихому скрипу пружин. К городу за окном приближается проходящая электричка, запуская из-под дуг бенгальские огни. Гул нарастает, пульсирует в ушах, оконные стекла звенят все громче, громче, сильнее СИЛЬНЕЕ! ДА! ТАК! гроздья искр взрываются на весь мир, а потом тишина и темнота, в которой вспыхивает «чирк» зажигалки и вырастают два багровых кончика сигарет.
Как это, в первый раз? Я выпускаю дым к потолку.
Странно. Все плывет. Сердце из ребер выламывается И жутковато вдруг что не так Твоя рука берет, направляет, внизу сначала горячо. Потом влажно. Потом сладко. И бешено. И твое тело Как горячий снег.
Он перевел дух и приподнялся на локте:
Ну, как я?
Великолепен! Я гладила его мягкие волосы, целовала тонкие руки.
Не выдержав, закричал:
Теперь я самый мужчинский мужчина на свете!
Милый мой Том Сойер, солнечная тайна, сказала я, магия тропинок и закатов чайных.
Тоже пишешь? В его голосе снисходительность.
Да, сказала я и дочитала ему стихи Насти Полевой до конца. Он притих, а потом обнял меня, и в его движении было уже новое, властное, мужское. Я вздрогнула, подумав, что только что он стал намного старше, человек растет рывками, двигаясь по своему циферблату, как дерганая минутная стрелка вокзальных часов.
Я включила «Пикник», свою любимую «Будь навсегда».
Его губы пахли парным молоком, как у теленка. Я сказала об этом, и мальчик тут же обиделся.
Вообще-то я сегодня пил, солидно сказал он. Был один повод
Я сделала серьезное лицо и поцокала языком:
Что-то случилось?
Завтра в военкомат. В универ не поступил, так что все. В армию.
О, господи, сказала я.
Он улыбнулся и снова ткнулся мягкими губами в мою грудь.
Они ничего не оставят от тебя и выпьют небо из твоих глаз.
Они ожесточат твои руки и натянут на запястьях толстые жилы.
Ты загрубеешь, научишься скалиться и огрызаться, иметь женщин и ломать мужчин.
Ты быстро поймешь, что жизнь это уроки жестокости, а твой ум позволит тебе стать хорошим учеником.
Но пока ты есть, милый мальчик, будь со мной, пока ты весел и твоя улыбка светла будь со мной, хотя бы до этого проклятого, ненавистного, страшного рассвета.
Ночь дает течь.
Боже, как быстро.
Очень. Его голова лежит на моих коленях, а щеки блестят от моих слез.
Почему ты плачешь? Он проводит пальцем по моему мокрому лицу.
Ты не поймешь.
Почему все проходит?
Ну-ну успокойся, растерянно повторяет он. Ты будешь меня ждать? Из армии? Это очень важно когда тебя ждут.
Найди себе ровесницу, улыбаюсь сквозь слезы, зачем тебе старуха?
Ты не старуха, хмурится он, Гала была намного старше своего Дали. И ничего. Смеешься? вдруг вскидывается. Я что-то смешное сказал?
Да нет. Историю вспомнила. Про кролика Дали.
Я не помню. Расскажи.
Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО гениальная история.
Однажды Гала и Дали надолго покидали дом. Сальвадор грустил, потому что
не знал, что делать со своим любимым кроликом оставлять было нельзя, брать с собой тоже. Утром в день отъезда Гала приготовила вкусное жаркое. Дали похвалил еду и спросил, что это было за блюдо. «Твой любимый кролик», ответила Гала.
Глупо, поморщился мальчик.
Она сделала так, чтобы Дали остался вместе со своим любимцем навсегда. Он съел кролика, и тот стал его частью. И они были вместе НАВСЕГДА! Понимаешь?
Неа! Он зевнул и повернулся на бок. Разбуди меня рано утром, ладно?
Когда его дыхание становится глубоким и ровным, я осторожно встаю и следую в кухню.
Я исполняю танец на цыпочках, рассматривая свою наготу в широких сверкающих лезвиях на деревянной стойке для ножей.
Они не получат тебя, мой Том Сойер.
Ты останешься со мной.
Ты будешь навсегда.
Татьяна Розина Запах
Первый раз он увидел ее, когда им было шесть лет. Вернее, ему шесть. А ей, пожалуй, еще меньше
Жаркое лето. В воздухе плавится солнце. Оно с утра появилось из-за пенящегося облачка, единственным пятнышком веселившегося на беспросветно-скучной голубизне. Появилось и плюхнулось толстым телом на пыльный двор. Плюхнулось, расплескав горячие капли вокруг, обжигая дворовую ребятню. Десятки ног взбивают серую пыль, поднимавшуюся от земли и тут же оседающую на потных ступнях, размазываясь невообразимыми грязными подтеками по голени.