Но слава человеческая всегда рождает зависть мелких людей. Позавидовали многие новгородцы и преподобному Зосиме с его обителью, которая с каждым годом возрастала числом иноков, а вместе с тем и богатела. Новгородские рыбники-стяжатели помыслили оттягать у отшельников рыбные ловли, и вот преподобный Зосима и явился в Новгород отстаивать свои права на остров.
На ките, родимая, сказывают, угодничек-от приплыл с киян-моря, с самово острова Буяна, рассуждали новгородские бабы, видевшие Зосиму в числе гостей Mарфы-посадницы.
На ките! Матушки, вот страстобушка!.. И он ево, угодничка, не сглотнул кит-от?
А крест на что? Он, этот кит самый, родимая, креста ни-ни!
Знамо крест он и кита испужае, а не то что.
Так вот он каков живет, этот угодничек, Зосима, дивыньки. А исть он одну просвирку в неделю такой постник!
И-и!.. Что ж и на пиру-ти у Марфы, у посадници, он, угодничек, ничево исть не будет?
Ничевошеньки, родимушка, ни синь пороха Просвирочку, може, махоньку либо причастьица святово ложечку, вот и все: они вить, святые угоднички, только просвиркою да причастьицем святым и живут.
То-то святость-то не легко ее сподобиться!
Глава II Пир у Марфы-посадницы
Дом Марфы скорее напоминал средневековое жилище богатого бюргера, в котором славянская простота первобытного стиля и первобытных украшений скрашивалась европейским искусством и предметами, созданными западною цивилизациею: славянская братина в полтретья ведра и славянская чара с дыню астраханскую стояли рядом с красивым кубком изящной итальянской работы и позолоченным литовским турьим рогом; родные скатерти браные, покрывавшие длинные столы с дорогими приборами, мешались с сукнами и шелками «любскими», «дацкими», «аглицкими» и «амбурскими»; вычурные изделия «рыбий зуб» и шелки шемаханские виднелись и на гостях, и на стенах, и на скамьях там же, где и бархаты «фларенски» и «венедицки», «камки куфтери» и «сукна лундыши» Видно, что в Новгороде уже давно было прорублено то окно в Западную Европу, которое через несколько столетий пришлось Петру пробивать в Петербурге кровавым топором, долго плававшим в московско-русской крови. Мало того, в Новгороде была отворена в Европу целая дверь, и Марфа Борецкая, как любезная хозяйка, стояла на пороге этой двери и принимала дорогих немецких гостей, наезжавших в Новгород из любских, аглицких, амбурских, венедицких, дацких, шпанских
и иных мест
И настоящий пир у Марфы-посадницы не обошелся без иноземных гостей.
Обширная передняя палата Марфы была установлена длинными столами «покоем». Столы были покрыты скатертями браными, а скамьи у столов дорогими коврами и сукнами. На столах дорогая посуда, братины, чары, кубки, блюда и шитые полотенцы для утирания рук, хотя в обычае было, что каждый гость имел свою собственную «ширинку» в кармане и ею утирался, а люди старые так те, по старине, обсасывали запачканные кушаньями пальцы или просто обтирали их о свои головы, тогда еще не так скоро плешивевшие, как ныне.
На почетном конце посажено было высшее духовенство Новгорода новоизбранный владыка Феофил, Софийского собора казначей и друг Марфин Пимен, отец Варсонофий, духовник покойного владыки Ионы. Тут же чернелась и скромная фигурка преподобного Зосимы, а недалеко и лохмотная одежда блаженненького Тихика с его нищенскими сумами. По сторонам их восседали седоволосый, но необыкновенно моложавый на вид, с золотою гривною на шее степенный посадник Господина Великого Новгорода Василий Ананьин, вожди антимосковской партии Василько Селезнев-Губа, Киприян Арзубьев и Иеремия Сухощек, архиепископский чашник; тут же старый боярин Памфиль и другие бояре. Между почетными гостями особенно бросался в глаза недавно прибывший из Киева «на кормление» князь Михаил Олелькович с несколькими киевлянами, которых одеяние напоминало собою что-то не то польское, не то литовское, а хохлы на маковках да черные усы приводили новгородских баб в немалое изумление, иных в трепет даже, а некоторых, помоложе, и в восхищение: «Не то, мать моя, ефиопы, не то Ягорьи хоробрые»
Сама хозяйка и ее два статных сына черноглазый, весь в мать Дмитрий и белокурый, кудрявый и с кудреватою же бородкою Федор, сопровождаемые челядью со блюдами и кувшинами в руках, постоянно ходили около гостей и усердно потчевали каждого разными, наваленными горою на блюда яствами и питиями. Постоянно слышалось: «Не побрезгуйте, дорогие гости, куровя печеное, а се лебедь жарена, а се боран молодой осетринка добрая пирожок с вязигой теша межукосна с хренком романейка добрая ренское сладенькое мальвазейцы стопочку махоньку чарочку угорсково грибков рыжиков семушки свежей отведайте, гостюшки, не побрезгуйте чем богаты от чистово сердца сижка копчоново поросеночка молочново гусачка с яблочком глухарика малость испробуйте индийсково петела с шпанским моченым виноградом пивца аглицково черново много довольны, матушка Марфа, ажно рыгаем со умилением и молитвою о твоем здравии»