Мы проходим еще один перекресток троп, за ним русалочий пригорок. Я останавливаюсь у орешника, жду, когда подтянется группа. Передо мной на фоне жемчужно-сумеречного неба свисают похожие на лианы ветви змеевидной ели. Название говорит само за себя. Невозможно поверить, что это садовый вариант совершенно обыкновенной ели, а свисающие вертикально вниз ветви результат труда садовников.При свете дня змеевидная ель удивляет, но сейчас, в сумерки, когда все прочие деревья слились в единую темную массу, она, черным силуэтом возносящая свои ветви-змеи в небо, кажется нереальной. Может быть, мы все-таки попали в лес у НИИЧАВО?
Тем временем все слушатели собрались, и я говорю: обернитесь. Все застывают в шоке.
Где, как не под змеевидной елью, рассказывать финальные ужасы.
Мы уже встречали заговоры, где для болезней столы поставлены, кубки налиты, кровати постланы. И это вполне логично: если болезнь должна уйти, то ее лучше отправить туда, где ей будет хорошо. Так сказать, рекламный плакат турагентства для болезней. Вот, например, заговор от нарыва: «На море, на лукоморье стоит дуб, под тем дубом столы позастланы, кубки поналиты. За теми столами сидят двенадцать панов, мед-то пьют, от имярек нарыв зовут: иди к нам, скулище-нарывище, пить, гулять, с красными паннами играть».
Между прочим, именно такой пир описан в финале «Лукоморья». Мы привычно считаем его свадебным «я там был, мед-пиво пил» часто встречается в финалах сказок. Но никакой свадьбы в «Лукоморье» нет, да и не бывает сказочной свадьбы ни у лукоморья, ни под дубом. Нет, наш Александр свет-Сергеевич не только слушал сказки кота Баюна, но и угощался на пиру для болезней и остался жив, по его признанию. Поистине, он приписывает себе подвиги величайших мифологических героев.
Свадебный пир. Константин Маковский, 1883 г.
Из собрания Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля
Но вернемся к магическому пиру. Вот как отправляют туда боль в спине: «Ступай, тут тебе не место! Тебе место в чистом поле,
под сырыми борами, с буйными ветрами: столики дубовые, скатерти шелковые, вины зеленые, пироги печеные» (боры в чистом поле нас уже не удивляют, как и буйные ветры в этих самых борах). А вот и портрет нашей Поварихи: «В сырых борах, в темных лесах есть распрекрасный большой луг, на широком красивом лугу стоит ракитов куст, под ракитовым кустом сидит маменька, пироги печет, вас в гости зовет, там вам, болезням, почиванье».
Картина пира для болезней иногда становится совсем фантастической: «Идите в реку под золотой мост и золотую вербу. Там золотые миски, там золотые ложки, идите тогда к зеленому лесу. Там зеленая травица, там холодная водица, идите, пейте и наспитесь». Только в такой роскоши нет ничего хорошего. Это мир болезней, там все не как у людей. Вот, например: «Отправляю вас, колики, в пустой лес, где молодых не венчают, где детей не крестят. Там еда и питье». Что значит «молодых не венчают»? Молодые не женятся (и детей не крестят, потому что они не рождаются) или молодые сходятся без брака, и их дети растут некрещеными?
Группа задумывается и по мягкости характера предлагает первый вариант. Тогда я прошу их представить себе женщину, ребенок которой мучается коликами, и как бедная мать переживает это. Для нее происходящее неправильно! И вот это отчаянье от неправильности выплескивает («объективирует», как сказали бы психологи) в образе потустороннего мира.Мои слушатели задумываются и теперь уже представляют мир болезней как мир внебрачных связей.
И это уродливое, аномальное дитя нам всем знакомо с малолетства:
Родила царица в ночьНе то сына, не то дочь,Не мышонка, не лягушку,А неведому зверушку.
Уф! План по страшным историям мы выполнили на год вперед. Хватит с нас потайных троп, пора назад, к людям, к свету, к обыденной жизни, которая кажется такой прекрасной после знакомства с неадаптированным фольклором.
Тропинка виляет, но не разветвляется, ведя нас к выходу из дендрария, скоро впереди мы видим огонек в одном из служебных домиков и почти готовы бежать к нему, радуясь выходу из сказки.
Мы проходим калитку, впереди знакомые аллеи с фонарями и здесь нас ждет финальная остановка. Согласитесь, нехорошо заканчивать на всяких ужасах. Закончить надо чем-то хорошим, надежным, успокаивающим. И поэтому мы останавливаемся под дубом.
Великан растет не в дебрях, а рядом с асфальтовой аллеей перед входом в дендрарий. Его не стесняют другие деревья, и потому он раскинул ветви во
все стороны, каждая метров пять, а то и больше. Стоя на тропинке, мы все равно стоим под ним. Этот дуб сам живой персонаж мифологии, но не древней, а советской. В СССР религия была под запретом, зато мифология пробивалась как сорняки и разрасталась по официальной идеологии очень густо. И вот на один из советских юбилеев (то ли Октябрьской революции, то ли Ленина старейшие сотрудники уже не вспомнят точную дату) в ботсаду торжественно посадили привезенный молодой дубок. Дуб как символ того, что социализм будет веками расти и крепнуть, это же идеальный символ! А если все же он был посажен не к дате революции, а к юбилею Ленина, то это еще лучше: мы только что говорили о древних захоронениях в дубовых гробницах, и посадить дуб в память о Ленине это стихийное возрождение древнейших представлений. Люблю советскую мифологию