— Слышь, Радоня, — крикнул он дородной поварихе, — накрывайте прямо на стогне! Обедать пора…
— …девять… десять… — продолжал считать Асмуд, — одиннадцать… — он понял, что все пальцы загнул, и уже продолжал просто так, — двенадцать… тринадцать… четырнадцать… все. Пролетела.
Тем временем воины, нарадовавшись вволю, принялись привязывать горшки к стрелам.
— Четырнадцать, — повторил ярл, отмерил четырнадцать вершков на шнуре, торчащем из узкого горла кувшина.
Потом то же самое сделал и на другом горшке, подумал немного и укоротил второй шнур еще на вершок.
— Заряжай! — приказал он воинам…
На стогне уже обед заканчивали, когда в небе вновь раздался свист.
— Во, — сказал кто-то, — Перун новую стрелу пустил.
— Пускай, — ухмыльнулся посадник, — а то ворон слишком много развелось. «Вот ведь людям заняться нечем», — хотел добавить он, но не успел.
Новая стрела, пролетая над городом, вдруг странно хлопнула. Вспухла огненным шаром. Оглушила людей весенним громом среди ясного неба и пролилась жидким пламенем на стогнь.
— А-а-а-а!.. — страшно заголосила Радоня.
В испуге черпаком прикрылась. А через мгновение крик ее утонул в реве упавшего на людей огненного шквала.
С воплями все бросились врассыпную. Старались укрыться от пыла и жара. Да какое там. Разве от Пекла укроешься?
Огненный ливень хлестал беспощадно, не жалея людей.
Не понял посадник, как очутился под вспыхнувшим столом. Прополз вдоль него, наружу выглянул и почуял, как волосы на непокрытой голове дыбом встают.
Прямо на него бежит мальчонка лет шести. Из огнищанских чад, что за стенами Малина от врагов укрылись. Бежит и обезумевшим факелом пылает. Кричит он так, что, кажется, еще немного — и сердце посадника не выдержит. Жутко кричит. А пламя жрет его. Тварью ненасытной. Истязателем безжалостным.
Выскочил посадник из-под стола…
Схватил ковш с водой…
Плеснул на мальчонку…
Отпрянул в ужасе.
От воды еще пуще огонь вспыхнул [27] .
— Ма-а-а-ма! — захлебнулся криком мальчишка.
Упал.
Затих.
А вокруг люди полыхающие мечутся. Вонь стоит нестерпимая.
Копотью воняет…
Плотью горящей…
А посадник так и застыл с ковшом в руках.
Стоит…
Безумными глазами смотрит на догорающего…
Поделать ничего не может.
— Болярин! Болярин! — сквозь крики и огненный рев слышит посадник и с трудом понимает, что это его зовут.
— Болярин! — подбежал к нему ратник. — Поляне с русью на штурм идут!
— Где? — спросил он, а сам от мальчонки глаз оторвать не может. — Где они?
— К переправе подходят!
И очнулся посадник от страшного сна.
— Кто живой?! — орет. — На стены! — а сам чует, как по щекам его слезы текут.
Утерся быстро, чтоб не видел никто. Отшвырнул бесполезный ковш.
— На стены! — на бегу крикнул. Вверх по лестнице влетел. Дышит тяжело.
На переправу с ненавистью смотрит. А там уже войско вражье.
— Звери, — прошептал посадник. — Звери лютые…
В третий раз махнул Асмуд своим топором. И ушла последняя стрела с огненным гостинцем.
Не выдержали канаты, что держали приспособу. Полопались. От этого подпрыгнула станина. О землю ударилась. От удара рама треснула. Так она теперь без надобности.
— Хвала тебе, Один! — крикнул ярл. И крик этот подхватили варяги:
— Хвала тебе, Один!
А стрела перемахнула через реку, над Полянским воинством пролетела и взорвалась над башнями воротными. Пролила на тесовые крыши свой огненный дождь.
Запылали башни. Пробежался алый ручеек по крыше, стек по стене на дубовые ворота. И ворота пламенем занялись…
К вечеру каган Игорь взял Малин-град.
Хозяином въехал через догорающие ворота. Остановил коня посреди площади. Сурово, как и подобает захватчику, взглянул на кучку защитников, окруженных плотным кольцом.
Не больше десятка их осталось. Обожженные. Израненные. Закопченные. Они молча ждали своей участи.
— Кто тут за старшего у вас? — спросил каган.