Видимо, боги были на моей стороне. Пусть я по-прежнему не мог рассказать Кате о своей роли в той чудовищной авантюре, невольным участником которой сделался, но и ожидаемого наказания не получил. Не ощутил ни слабости, ни головных болей, ни магического истощения неизменных спутников тех, кто нарушил данное слово, подкрепленное клятвой.
Быть может, это чудо или благословение высших сил, что привели Катерину в наш мир и подарили мне встречу с ней.
Я любил и знал, что мои чувства взаимны. Видел их отражение в глазах любимой, слышал из ее уст, когда она признавалась мне, когда отдавалась. Я обрел счастье, о котором никогда не мечтал, привыкнув к одиночеству, и был готов бороться за него не только с князем, со всем миром.
Володя! окликнула меня Катерина. Ты согласен?
Да, кивнул на всякий случай, понимая, что совершенно упустил нить разговора.
Катя меж тем продолжала беседовать с гончаром. Последний отвечал односложно, но по делу. Судя по тому, что прятал улыбку в густой бороде, он тоже был доволен и теми вопросами, что задавала моя жена, и самим визитом.
Расстались с хозяином лишь через полчаса, договорившись встретиться снова. Катя осторожничала. Купила лишь четыре крынки и штук десять блюд. Я расплатился и получил в руки деревянный ящик с покупками. Часть из них помог донести Тимофей. Делал это неохотно, судя по его виду, но не стал противиться воле отца.
Парень нет-нет, да и бросал жадные взгляды в сторону моей жены, но Катя не замечала их или нарочно делала вид. Скорее последнее. Я уже не раз имел возможность убедиться в том, что за внешностью хрупкой восемнадцатилетней девушки скрывалась умная, находчивая женщина и неплохой дипломат.
Она будто светилась изнутри, когда позже, дорогой, рассказывала об узорах, которыми собиралась расписать посуду, о планах продавать ее и тем самым обеспечить нас обоих. Я не возражал, поскольку роспись доставляла ей удовольствие, но и превращаться в нахлебника не собирался. Нет большего позора для мужчины, чем жить за счет жены.
Представь, что можно будет зачаровать краски так, чтобы они сохраняли не только холод, но и тепло. Ведь можно? продолжала Катя. Глаза, полные надежды, смотрели на меня. Или нет?
Можно, ответил ей. Не удержался, поцеловал в кончик носа. Только холодные не смешивай с горячими, а то я за результат не отвечаю.
Так, протянула Катя, тогда нужно отдельно напитать одни морозом, а другие огнем. В крынках можно будет хранить скоропортящиеся продукты, а на блюде оставлять те, что нужно сохранить теплыми. Представь себе, что ужин в такой посуде еще долго не остынет, даже если ты отвлечься и не сразу съешь его. Только Не получится ли пища томленой? Надо провести эксперимент.
Учитывая, что тот первый эксперимент, который мы проводили с женой, едва не закончился постелью, само слово уже вызывало определенные ассоциации и желания. Катя еще долго говорила, а я мечтал поскорее оказаться дома и снова любить ее, как будто не было прошедшей ночи, и страстных стонов, и нежных признаний, и ощущения единения и душ, и тел.
Я люблю тебя, сказал немного невпопад, но жена улыбнулась мне в ответ и прошептала:
А я сильнее!
Что с ней будешь делать? Нарочно провоцировала меня не только словами. Поднесла мою руку к губам, поцеловала костяшки пальцев. Смутила меня. Не сводила лукавого взгляда, обещавшего намного больше, чем эта невинная ласка.
Катя вошла в дом первой. Придержала для меня дверь.
Я так проголодалась. Ничто так не способствует аппетиту, как прогулка на свежем воздухе.
Знала бы она, как я был голоден.
Я оставил ящики с посудой в гостиной. Успел снять пальто, как услышал стук в дверь. Принесла же кого-то нелегкая!
Кляня все на свете, открыл и обнаружил на пороге почтальона в синем форменном пальто и фуражке с птичкой. Кажется, это был стриж.
Владимир Дмитриевич Чарторыйский? скороговоркой уточнил мужчина. Я кивнул. Вам письмо. Распишитесь здесь и здесь.
Почтальон протянул мне бумагу и самопишущее перо. Такие, как это, было редкостью, только начали входить в обиход и стоили немалых денег. Почтовое ведомство, как видно, не жалело денег для нужд своих сотрудников.
Ваша почта.
Мужчина забрал бумагу, вручил мне письмо и простился.
Я бы оставил послание без внимания, если бы не герб рода Михайловых правящего дома Турово-Полесского княжества. Чувствуя, что не стоит ждать хороших новостей, я сломал печать и надорвал конверт. Первыми бросились в глаза два прямоугольника с золотыми буквами пригласительные на ежегодный зимний бал, приуроченный к Новолетию. Право посетить его было наградой, которой удостаивались, стены княжеской фамилии, самые знатные семейства и выдающиеся лица государства.
Я едва ли мог отнести себя к первым, поскольку наши с Александром отношения были далеки от близких. О нашем родстве знали только он и его сыновья. Мои заслуги перед Отечеством давно были забыты. Да я и не гордился ими. Мало чести лишить магического дара другого человека, обречь его на странное существование в мире, в котором он с трудом найдет себе место, и то при условии, что сумеет принять себя и не сломаться.