Для такой грубой магии это не имеет значения, отрезал я. Она не считывает мысли. Она реагирует на факт. Ты ушла от него. Даже ему еще не сказала об этом, а для себя решила. Для печати этого достаточно, чтобы запустить протокол уничтожения.
Я смотрел на её бледное, искажённое ужасом лицо.
Вот кстати, женщины в таких вопросах куда прагматичней. У них всё прямолинейно: изменил муж пусть его мужское достоинство отсохнет.
Простое, элегантное проклятие. Быстро, эффективно, по делу.
А мужчины мужчины любят изощрённость в таких вопросах. Продумать всё заранее и осуществить, если факт измены подтвердится. Медленная смерть, страдания, драма. Даже в магии некоторые не могут обойтись без театральных эффектов.
Он не просто хотел тебя вернуть, добавил я вслух. Он хотел, чтобы ты страдала, зная, что умираешь, и что только он может вас спасти. Это не любовь, Аглая. Это чистый эгоизм.
Но я не изменяла ему! упрямо повторила Аглая, и в её голосе впервые с начала разговора прорезались злые нотки. Я просто перестала думать о нём.
Забыла.
Я так и сказал. И именно это для такой печати ещё хуже, покачал я головой, формулируя свою догадку. Измена это страсть, сильная эмоция. Печать питалась бы ею, но оставалась бы относительно стабильной. А забвение полное равнодушие это обрыв связи. Пустота. Для примитивной магии, основанной на эмоциональной привязке, это как выдернуть шнур из розетки. Она воспринимает это не просто как предательство, а как отрицание связи. И её единственная заложенная программа уничтожить носителя.
Я видел, как до неё доходит вся чудовищность ситуации. Он привязал её к себе так, что даже её свобода чувств стала для неё смертельной угрозой.
Что же делать? прошептала она.
Искать твоего Серого Волка. И быстро, ответил я. Эта дыра лишь симптом. Чтобы вылечить тебя, нужно уничтожить источник болезни. То есть артефакт, к которому он тебя привязал. А пока
Я приложил ладонь к её плечу, не касаясь самой дыры, а лишь кожи вокруг неё.
сделаю временную заплатку, чтобы сквозняки не гуляли.
Я сконцентрировал остатки своей родной, некромантской энергии на кончиках пальцев. Тёмная сила, холодная и послушная, сплелась в сложный узор, в подобие астральной паутины. Это замедлит расползание дыры.
Примитивное проклятие требует примитивного решения. Не лечить, а временно изолировать. Как гангрену.
Будет немного холодно, предупредил я и приложил ладонь к её плечу, прямо поверх дыры.
Некромантская заплатка легла на рану, мгновенно блокируя дальнейший распад. Я чувствовал, как голодные щупальца якоря упёрлись в мой барьер и бессильно отпрянули.
Сверху я наложил простую, базовую иллюзию тонкую плёнку света, которая для любого постороннего взгляда делала кожу на плече идеально гладкой и здоровой.
Это продержится дня три, может, четыре, сказал я, убирая руку. За это время найдёшь мне всю возможную информацию о Сером Волке. Где его логово, какие у него привычки, слабости. Мне нужно всё.
Ты ты сможешь это снять? в голосе Аглаи впервые за долгое время прозвучала не паника, а робкая надежда.
Я посмотрел на место, где под иллюзией скрывалась уродливая дыра в реальности.
Такие метки, как и проклятья это оружие слабых. Удар из-за угла, в спину. Признание собственной неполноценности. В моём старом мире за такое вызывали на ритуальную дуэль и сжигали дотла.
Терпеть не могу такую работу, сказал я вслух. Это грязно, неэстетично и трусливо. Так что да, сниму. Из чистого принципа.
Проводив Аглаю обратно к отцу, я направился в палату к своему «долгосрочному проекту» коматознику Кириллу Красникову. Нужно было проверить результаты анализов, которые я назначил вчера.
Отсутствие благодарности это отсутствие сознания. Но кома это лишь симптом. Где-то должна быть причина, которую я упускаю.
Каково же было моё удивление, когда, войдя в тихую палату, я обнаружил там Петра Александровича Сомова. Он не осматривал пациента, не изучал карту. Он просто стоял у окна, заложив руки за спину, и задумчиво смотрел на суету в больничном дворе.
Пётр Александрович? я прошёл внутрь. А я думал, вы пропали. Всё отделение стоит на ушах, вас ищут.
Всё верно, он горько усмехнулся, не оборачиваясь. А я вот прячусь. Как мальчишка, сбежавший с уроков.
Его голос звучал непривычно в нём не было ни обычной начальственной уверенности, ни научного азарта. Только глубокая, вселенская усталость.
Подходя к кровати пациента и делая вид, что проверяю показатели на мониторе, я отметил про себя, что он в той же одежде, что я его видел вчера утром. Значит, из больницы он не уходил.
Интересный поворот. Победитель, который должен праздновать триумф, прячется от своей армии. Что-то пошло не по плану.
От чего прячетесь? спросил я, присаживаясь на стул у кровати.
От ответственности, Сомов медленно повернулся. Его лицо было бледным и осунувшимся. Он снял очки и устало потёр переносицу. Вчера поздно вечером, после ареста Морозова, мы долго общались с графом Бестужевым. Он предложил мне должность исполняющего обязанности главврача. «Больше некому», так он сказал.
Логично. На безрыбье и рак рыба. В клинике, где половина руководства воры, а вторая половина трусы, Сомов единственный логичный кандидат. Компетентный, амбициозный и теперь ещё и обязанный мне.