В сорочины поминать мы стали, а я забыла батьке водку налить. Потом налила, поставила на стол. А тут сын входит, говорит: «Что это у вас водка течет?» Подняли стопку, а у нее дно отвалилось, все и вытекло (Вологодская обл., Белозерский район, Олькино, 1988).
5. С девушкой одной пошли жать. В Интоморе еще. Рано утром. Идет мужчина какой-то по канаве, без шапки. Идет навстречу, а навстречу не попал. А потом сказали нам: сорочины были сегодня, он и шел туда. Его как раз той дорогой везли (Вологодская обл., Белозерский район, Георгиевское, 1988).
6. Муж у меня фураж возил, ночевал в одной деревне. Вот приехал он в эту деревню, а в доме, где ночевал, давно уж он не был. Постучал. Женщина открыла, постелила постель. Старуха и дед спят. Стала ребенка кормить. Он думал, его сноха.
Утром проснулись, дед и старуха спрашивают: «Кто тебе открыл дверь?» «Сноха». «Она умерла!» отвечают. «Она мне ето сделала», постель то есть. Испугались, что задушит ребенка, еще сорок дней не было, вот и приходила. «Надо что-то делать», забегали старшие. Так было (Архангельская обл., Каргопольский район, Хотеново, Мальшинская, 1989).
7. Сплю я, железо под столом. Луна в окно. Заходит [сын, который не так давно умер], во всем военном. Говорит: «Здравствуй, мама». А подойти не может. И вошел оттуда, где все заперто. Я его перекрестила, так он стал маленьким, ниже табуретки, упал и пропал (Архангельская обл., Каргопольский район, Хотеново, 1989).
8. Опилися два старика, два Ивана, один председатель, другой бригадир. Опились и замерзли.
Такие озорные были, пока жили. Поехали с мельницы в Степаниху с мешками. Пока ехали-то, один другого и вытолкнул, а вслед и мешки. Сам-то сел в сани и спать стал. Лошадь-то к стогу подвезла и стала. Так он и спал, пока не замерз. Иду я на ферму, гляжу, идет сивая лошадь по деревне и в санях лежит кто-то. «Паня, Паня, погляди-ко, Ванька-то замерз». Одного-то Ваньку привезли, а другого-то и нету. Поехали другого искать. Да около мешков он и спит, замерз. Их вместе и похоронили. Так пока они не похоронены были, так озоровали. Пойдешь к дому, а они за тобой.
Один раз настрашилась. Пришла домой и легла на печку. Снится, что кувыркат меня с печкой вместе. Так хорошо, сын разбудил: «Мама, мама, упадешь!» Так и проснулась.
Один Иван с одной женщиной ходил, а она к евоной родственницы ходила. Она посидит и идет домой. Чувствует, он за ней идет, бежит аж. Токо она вбежала в избу, закрыла дверь, он как закричит: «Иришка!» Она его и матить .
Так он и ходил, до сорока дней ходил. И жинке дома покоя не было. Среди детей забиралась спать. Говорит, как от крою глаза, и он стоит. Она стала и дверь зааминивать , и он ясе равно ходил (Новгородская обл., Пестовский район, Малышево, 1986).
9. Покойники могут являться. Одни как следует, другие как кошка покажутся. Как будешь жалеть, плакать, то покажутся. Их матят: «Не ходи ко мне, чего ты ходишь!» Если женка или матка все жалеют, то они ходют. Женщина плачет о муже, он и явится. Тут к одной, к Настасье, ходил. Ездил вместе с ней за дровами. Нарубит, на сани складет, привезет и во дворе все сделает. Свёкор подслушал: «Ты с кем разговариваешь?» «То Федор пришел». Всякое подкладывали, чтобы не ходил, а он каждый день показывался. Остатный раз пришел, крест с нее рвал. Если бы не свёкор, задавил бы. Ходил до сорочинки . Они хотят ведь с собой увести, им ведь жалко, что остались, тоже ведь хочется.
Бросали дверестяной камень, тот, который кидать в печи. Возьмешь камень, да как фурыкнешь. Это тоже, чтоб не ходили (Новгородская обл., Пестовский район, Пестово, 1986).
10. У нас-от брат был, старше меня. А ране теплили риги, хлеб сушили. Тяте не захотелось ночью ити, он и говорит: «Егорушка, сходи в овин, положи дров». А овин был за деревней. А в деревне была только помершая старуха. Брат пошел в ригу, в яму накласть дров. Он влез, а бабка померлая сидит у печки в голубом платье. Это ее мертвая одежа, ее в ней хоронили. Сидит там, где каменьем проложены стены. Брат потом говорил: «Я так и умлел! Не знаю, как и выскочил». Выскочил, домой прибежал, дома говорит: «Боле не пойду туда ночью». Тогда тятя сам пошел, с парнишками, побоялся один.
Потом этого брата зарезали. А мама все по нем ревела. Раз утром мама говорит: «Садитесь завтрекать, а я пойду теленка поить». Мы только сели за стол, глядим, мама бежит с ревом домой. Тятенька выскочил: «Что такое?» А она и говорит: «Пойдем, там Егорушка стоит, у песту, во хлеве, в бурдовой фланелевой толстовке, в хлеве у яслей». Прибежали, а его-то и нету. А мама и жалеет: «Дура-то я! Мне бы подойти, погладить, поговорить». А старухи ей говорят: «Ты бы не его погладила, а ясли». Он днем показавши, утром (Новгородская обл., Пестовский район, Охона, 1986).
11. На беседы девчата собирались. Свезем по возу дров, по мере сил картошки. Однажды у меня беседа далеко была. Иду, а тут была старушка померши, а я не знала. Я иду, впереди дорога от ейного дома. Смотрю, она так и несется. А потом говорят, она вечером померла. И в тот же вечер мой брат, иду, мол говорит, тебя нет, иду и думаю, как плохо итти. Смотрю лошадь вороная, сидит в тулупе мужчина: «Садись, довезу». Я говорю: «Что ты, господи, привязался». Его и следа нет.