Смотрите, monsieur! важным тоном, на малопонятном местном наречии, говорила она. Смотрите, какие у Каролины башмаки!
Монтанелли забавлял малютку, гладил ее волосы, любуясь черепахой, и рассказывал ей чудесные сказки.
Вошла хозяйка убрать со стола и с изумлением посмотрела на Аннет, которая выворачивала карманы его преподобия.
Бог помогает малышам распознавать хороших людей, сказала она. Аннет всегда пугается иностранцев, а теперь смотрю она совсем не дичится его преподобия. Удивительная вещь! Аннет! Стань скорее на колени и попроси благословения у доброго господина, пока он не ушел. Это принесет тебе счастье.
Я и не воображал, падре, чтобы вы могли так хорошо забавлять детей, сказал Артур час спустя, когда они проходили по залитой солнцем
полосе пастбища. Этот ребенок ни на минуту не отрывал глаз от вас. Знаете, что я думаю?
Ну?
Я только хотел сказать Мне кажется, нужно жалеть о том, что церковь запрещает священникам жениться. Я совершенно не могу понять почему. Воспитание детей дело серьезное, и для них важно хорошее влияние с самого рождения. По-моему, чем выше призвание человека и чище его жизнь, тем более он пригоден быть отцом. Падре, я уверен, что, если бы вы не были связаны обетом и были женаты, ваши дети были бы очень
Оставь.
Это было сказано торопливым, порывистым шепотом, который еще сильнее оттенил наступившее затем молчание.
Падре, снова заговорил Артур, огорченный мрачным видом Монтанелли, разве не верно то, что я сказал? Конечно, я мог ошибиться, но я сказал то, что думаю.
Может быть, ты не совсем ясно понимаешь смысл своих слов, мягко ответил Монтанелли. Через несколько лет у тебя будет другое мнение на этот счет Однако давай-ка лучше толковать о чем-нибудь другом.
Это было первым диссонансом в той полной гармонии, которая установилась между ними во время каникул.
Из Шамони они двинулись в Мартиньи и остановились на отдых, так как была удушливо жаркая погода. После обеда они вышли на террасу отеля. Она была защищена от солнца. Чудный вид открывался с нее. Артур принес ящик с растениями и завел с Монтанелли длинную беседу по ботанике.
На террасе сидели два художника-англичанина. Один делал набросок с натуры, а другой лениво болтал на своем языке. Ему казалось невозможным, чтобы иностранцы могли понимать по-английски.
Бросьте пачкать, Вилли, сказал он. Нарисуйте лучше вон того красивого юношу-итальянца, восторгающегося папоротниками. Взгляните только на линию его бровей. Замените лупу в его руках распятием, наденьте на него римскую тогу, и перед вами законченный тип христианина первых веков.
Какой там христианин! Я сидел возле него за обедом. Он с таким же восторгом смотрел на жареную курицу, с каким теперь любуется этой сорной травой. Что и говорить, он очень мил; у него такой чудный оливковый цвет лица; но в нем нет и половины той живописности, какою поражает наружность его отца.
Кого?
Его отца, что сидит прямо перед вами. Не хотите ли вы сказать, что не заметили его? Какое у него изумительное лицо!
Ах вы, невинный методист! Неужели вы не можете опознать католического священника, когда он у вас перед глазами?
Священника? А-а, ведь верно! Я и забыл: обет целомудрия, и все такое Что же, в таком случае будем снисходительны и предположим, что этот юноша его племянник.
Какие идиоты! проговорил шепотом Артур, глядя веселыми глазами на Монтанелли. Тем не менее очень любезно с их стороны находить во мне сходство с вами. Мне бы хотелось и в самом деле быть вашим племянником Падре, что с вами? Как вы бледны!
Монтанелли встал и приложил руку ко лбу.
Я иногда страдаю головокружениями, произнес он до странности тихо. Должно быть, я сегодня слишком долго был на припеке. Пойду теперь и прилягу. Пройдет это от жары.
Две недели провели они у Люцернского озера и теперь возвращались в Италию через Сен-Готардское ущелье. Все время стояла дивная погода. Им удалось совершить несколько веселых экскурсий Но первые их восторги перед красотами природы уже остыли.
Монтанелли преследовала неотвязная мысль о предстоящем «более обстоятельном разговоре» с Артуром. Каникулы были очень удобным временем для того, чтобы поднять этот разговор; но, когда они путешествовали по долине Арвы, он намеренно избегал касаться той темы, которая обсуждалась ими в саду под магнолией. Ему казалось жестоким омрачать первые радости, которые альпийская природа давала художественной натуре юноши, а так непременно случилось бы, если бы зашел этот разговор. Но с того дня, когда они были в Мартиньи, он каждое утро говорил себе: «Я потолкую с ним сегодня», а наступал вечер, и он откладывал разговор и успокаивал себя, говоря: «Побеседуем завтра». Каникулы уже подходили к концу, а он все повторял: «завтра, завтра». Леденящее, не поддающееся определению чувство, смутное сознание возникающей отчужденности, как будто между ним и Артуром опустилась завеса, удерживало его. Так проходили дни, пока не наступил последний вечер каникул. Монтанелли понял, что, раз он хочет говорить, надо решаться теперь же.