Когда они вышли из комнаты, Томас, который все это время шагал взад и вперед, стараясь казаться равнодушным, подошел к офицеру и попросил у него разрешения переговорить с арестованным. Получив согласие, он приблизился к Артуру и пробормотал поспешно:
Чертовски неприятная история! Я ужасно огорчен.
Артур взглянул на него ясными глазами.
Вы были всегда добры ко мне, сказал он. Вам нечего беспокоиться. Мне ничто серьезное не угрожает.
Вот что, Артур! Томас нервно теребил усы, не решаясь задать неприятный вопрос. А что, эта история имеет какое-нибудь отношение к денежным делам? спросил он наконец. Потому что, если это так, то я
К денежным делам? Нет, конечно. Что может быть тут общего?..
В таком случае это какая-нибудь политическая чепуха? Я и раньше кое-что подозревал. Ну, что же делать Не смущайтесь и не обращайте внимания на глупые выходки Юлии: вы ведь знаете, какой у нее язык. Так вот, если нужна будет моя помощь деньги или еще что, дайте знать.
Артур молча протянул ему руку, и Томас вышел из комнаты, стараясь придать своему лицу выражение равнодушия.
Тем временем жандармы закончили обыск, и офицер попросил Артура надеть пальто. Артур сейчас же это исполнил и повернулся, чтобы выйти, но остановился в нерешительности: ему было тяжело прощаться с комнатой в присутствии полиции.
Вы не могли бы вы не могли бы выйти на минуту из комнаты? спросил он одного из жандармов. Убежать я все равно не могу, а прятать мне нечего.
Мне очень жаль, но мы не можем этого сделать: арестованных запрещено оставлять одних.
Что ж делать, пусть так.
Офицер стоял у стола и рассматривал портрет Монтанелли.
Это ваш родственник? спросил он.
Нет, это мой духовный отец, новый епископ Бризигеллы.
На лестнице итальянская прислуга ожидала его, тревожная и опечаленная. Все любили Артура, как прежде любили его мать, и теперь теснились вокруг него с грустными лицами. Джиан Баттиста стоял тут же, и слезы катились на его седые усы. Никто из Бертонов не вышел провожать арестанта. Их холодность только сильнее подчеркивала преданность и любовь слуг, и Артур был совсем растроган, пожимая протянутые к нему руки.
Прощай, Джиан Баттиста, поцелуй детей за меня! Прощайте, Тереза! Прощайте, прощайте
Он быстро сбежал с лестницы к входной двери.
Через минуту маленькая группа безмолвных мужчин и рыдающих женщин стояла у дверей, глядя вслед уезжающей коляске.
Глава VI
проходило у него в молитве и благочестивых размышлениях.
Терпеливо и спокойно он ожидал дальнейших событий.
Однажды утром солдат отпер дверь камеры и сказал: «Пожалуйте!» После двух-трех вопросов, на которые был только один ответ: «Разговаривать воспрещено», Артур покорился неизбежному и побрел за солдатом через целый лабиринт дворов, коридоров и лестниц. Наконец он добрался до большой светлой комнаты, где за длинным столом, покрытым зеленым сукном и заваленным бумагами, сидели трое военных со скучающими лицами, перебрасываясь отрывочными фразами. Когда он вошел, они сейчас же приняли важный, деловой вид, и старший из них, уже пожилой, с седыми бакенбардами, щеголевато одетый полковник, указал ему на стул, стоявший по другую сторону стола, и приступил к предварительному допросу.
Артур ожидал угроз, оскорблений, ругательств и приготовился отвечать с выдержкой и достоинством. Но ему пришлось приятно разочароваться. Полковник был чопорен, холоден, по-казенному сух, но безукоризненно вежлив. Были предложены шаблонные вопросы об имени, возрасте, национальности, социальном положении. Артур отвечал, и за ним записывали в однообразном, наводящем скуку порядке.
Он уже начал чувствовать скуку и нетерпение, как вдруг полковник сказал:
Ну а теперь, мистер Бертон, расскажите нам, что вам известно о «Молодой Италии».
Мне известно, что это политическое общество, которое издает газету в Марселе и распространяет ее по Италии с целью подготовить народ к восстанию и изгнать австрийскую армию из пределов страны.
Вы читали эту газету?
Да. Я интересовался ее содержанием.
А когда вы читали ее, приходило вам в голову, что вы совершаете противозаконный акт?
Конечно.
Где вы достали экземпляры, найденные в вашей комнате?
Этого я не могу вам сказать.
Мистер Бертон, вы не должны здесь говорить: «Я не могу сказать». Вы обязаны ответить на все мои вопросы.
В таком случае не хочу, если вам не нравится «не могу».
Вам придется пожалеть впоследствии, если вы позволите себе говорить со мной в таком тоне, заметил полковник.
Артур ничего не ответил, и тот продолжал:
Могу еще прибавить, что в наши руки попали веские данные, указывающие на то, что ваши отношения к обществу были гораздо ближе, чем какие могли бы вытекать из простого чтения запрещенной литературы. Для вас же будет лучше, если вы откровенно сознаетесь во всем. Все равно истина будет раскрыта, и вы увидите, что бесполезно было стараться выгородить себя увертками и запирательством.
У меня нет никакого желания выгораживать себя. Что хотите вы знать?
Прежде всего скажите, каким образом вы, иностранец, могли впутаться в подобного рода дела?