Мы были второй день на передке: у большинства из наших бойцов не было никакого боевого опыта мы сразу попали в интенсивный замес с танком и минометами и были растеряны. Именно в эту ночь мы стали рождаться как боевое подразделение: рождение процесс кровавый и мучительный. Подобно наивному и беззащитному ребенку, который появляется в этот неуютный и полный опасностей мир из чрева матери, наше подразделение каждый из выживших вынырнуло из мира своих фантазий
о войне и столкнулось с ее реальным лицом. Нам по-настоящему стало понятно, что такое современная война.
На войне лучше всего находиться в движении. Когда ты находишься в статике, тебя начинают одолевать мысли. Они, как ржавчина, незаметно покрывают тонкой пленкой твое сознание и заставляют тебя задавать себе вопросы, на которые нет ответов. Чтобы не поехать крышей, на войне лучше быть в движении. Даже когда ты сидишь в окопе, полезнее копать, улучшая старые позиции или создавая новые. Движение помогает перерабатывать психическую энергию и адреналин, наполняя твое существование важными делами. Именно поэтому, когда все успокоилось, и нас набралось в траншее человек двадцать, я стал передвигаться по траншее и общаться с бойцами.
Командир Дело есть, окликнул меня «Десант», когда я проходил мимо его огневой точки.
Говори.
Короче замялся он, видимо боясь, что я посчитаю это трусостью или паникой. Если меня убьют, проследи, чтобы мамка деньги получила, затараторил он. Она одна Семья у нас многодетная, со мной еще пятеро братьев и сестер. А батя бухает. Проследи, чтобы мамке деньги отдали.
Стало тоскливо. Я понимал, что «Десант» не трус. Потому что он говорил это с такой заботой о матери, что было понятно что он беспокоится не о своей шкуре, а о ней и своих младших сестрах и братьях. И сюда он поперся, чтобы быстрее освободиться и помочь им. У него ничего не было, кроме его жизни. Это было все, что он мог поставить на кон, и за что ему были готовы заплатить. И он сделал это, как сделал это каждый, кто добровольно отправился на войну.
Я не стал утешать и подбадривать его, потому что после сегодняшнего боя мы оба знали, что это херня на постном масле.
Хорошо. Слово командира, сухо ответил я.
Он улыбнулся глазами и молча кивнул мне. Я развернулся и пошел дальше по траншее.
Я прошелся по всей позиции от точки Жени на западе до точки «Дружбы» на севере и присел возле него и пулеметчика.
Шел бы ты поспать, «Констебель», ласково сказал «Дружба».
Выгляжу не очень? попытался пошутить я.
Иди, дорогой. Уже час как никакого движения в теплак не вижу. Мы, если что, тебя поднимем, дорогой.
Этим своим «дорогой» он мне напомнил актера Яковлева из фильма «Кин-Дза-Дза!» и его героя.
Хорошо, дорогой. Только, если что
Стрельба тебя разбудит.
Двадцать процентов моего взвода были таджиками и узбеками: людьми, которых судьба забросила в Россию на заработки. Часть из них даже не были гражданами нашей страны.
И после отсидки их должны были депортировать на историческую родину. Теперь, по их желанию, они смогут получить гражданство и паспорта.
«Если выживут, конечно, командир, сказал в моей голове улыбающийся «Цистит». Иди поспи Констебль».
«Хорошо, Джура», ответил я ему и кивнул в своей голове.
Я шел и смотрел за бруствер. Возле одного из малых блиндажей я увидел в углу черный пластиковый пакет, в который с головой был замотан трясущийся человек.
Эй потряс я его за плечо. Ты чего тут?
Пакет раскрылся и из него показалась трясущаяся голова «Абакана».
Хол-л-о-дн-н-о-оо попытался ответить он, выбивая дробь зубами. Ни-чч-че-г-го-оо с с-со-о-б-о-ой н-не мо-ог-у по-од-де-ее-лла-аать
Форма осенняя, а температура минус двадцать, наверное. Давай вставай! Нужно ходить. Отжиматься. Приседать. Иначе получишь обморожение. Это у тебя от адреналина. Он когда в крови распадается, становится невероятно холодно.
Я заставил его подняться и начать шевелиться.
Пошли. Я немного посплю, а ты на рации побудешь. Будешь вместо меня с командиром общаться.
Мне хотелось включить его в реальность и заставить активизироваться.
Хор-ро-ош-шоо-о.
Он закивал и встал, обхватив себя руками.
Я разбил всех бойцов на двойки и приказал им спать по очереди. Отдав рацию Роме, я попытался уснуть. В блиндаже, в котором я расположился, почему-то оказалось две комнаты. Я сидел в одной из них в полной темноте и подсматривал в щелочку, как в соседней комнате идет заседание командиров ЧВК «Вагнер». Они решали, что делать с нашим отделением. Я слышал, как наш командир отстаивал нас и говорил, что мы только приехали и еще можем исправится.
Что мы молодцы и не струсили. Но кто-то невидимый, говорил, что нас нужно расформировать, потому что они рассчитывали на нас и думали, что мы знаем, как победить. А оказалось, что мы не знаем, и теперь всей операции угрожает провал. Что история с нашим взводом повторяется во второй раз. Что весь взвод полег при штурме Попасной. А это значит, что он заколдован.
«Констебль»! «Констебль»!
Чья-то
рука трясла меня за плечо.
Нам бы артиллерию! И мы бы не отступили!
Я открыл глаза и увидел растерянное лицо Ромы.