Они слушали мою лекцию и кивали с серьезными «заточками».
Вечером я построил отделение и представил их личному составу.
Командир, а давай введем новые звания, выкрикнул Джура из строя.
Какие? не понял я, совсем забыв, что Джура юморист.
Для командиров групп пусть будет «микроконстебль».
Тогда, тебя я повышаю до звания «оберконстебль»!
Чем ближе мы были к передовой, тем больше каждый из нас погружался в себя. Мне свойственно рефлексировать, и в этой обстановке я стал наблюдать за собой и за тем, как я справляюсь с тревогой и страхом.
Говорят, что на войне не бывает атеистов. Когда наступает время испытаний, и обычные способы и средства не помогают справиться с постоянной тревогой, ты волей-неволей ищешь ресурс, который будет под держивать и давать силу. В чем суть веры и религии? Любая религия дает тебе смысл. И не просто смысл, а смысл, который преодолевает черту физической смерти. Я стал замечать, что чем ближе мы подъезжали к линии боевого соприкосновения, тем чаще я стал молиться, препоручая себя Богу. «Пусть будет, как Ты решишь» это давало утешение и мужество.
А еще я вспоминал деда. Мой дед провоевал четыре тяжелых года Великой Отечественной войны простым пехотинцем. Его рассказы я помню до сих пор. За время войны он несколько раз был ранен. Однажды, когда его раненого эвакуировали из Крыма, на них налетели «Мессершмиты» и чуть не потопили их санитарный теплоход.
«Дед, тебе же сто процентов тоже было страшно. Но ты смог выжить и вернулся на Украину и создал семью. Я тоже сейчас воюю с ребятами, у которых на технике такие же кресты, как и у тех нацистских «мессеров». Я твой внук! И тебя не подведу», поддерживал я с ним внутренний диалог.
Только тут я стал понимать, что это значит: каждый день проживать боевые будни. Когда мне было восемнадцать, и я был в Чечне, это было какое-то приключение. Недаром говорят, что у молодых снижена критика, и благодаря этому они считают себя бессмертными. С годами приходит понимание хрупкости жизни. То, что в молодости воспринималось как данность, тут воспринималось, как великий дар. Мое отношение к деду и его подвигу изменилось.
Год назад, когда началась СВО, я увидел украинский ролик: как один из украинских солдат показывал журналистам фото своего деда, которое он взял с собой, чтобы доказать ему, что он воин. На фото был красноармеец. Удивительная метаморфоза, которая может произойти с мозгами. Хотя у многих украинцев предки служили в Красной Армии, они не стеснялись рисовать на танках кресты, называть улицы в честь нацистов и чтить память предков, которые воевали против нацизма в Советской Армии. Воистину мозг невероятная система, которая способна совместить несовместимое.
Каждый вечер наш командир ездил в штаб. Я с нетерпением ждал его возвращения, чтобы узнать на планерке, что мы выдвигаемся. Пока мы его ждали, я представлял, как это будет. Некоторые отряды уже вели бои вокруг Бахмута, заходили в Опытное и Иванград.
Я узнал, что с Востока заходила «Десятка». С севера другие отряды. Очень хотелось узнать, куда поставят нас и что мы будем штурмовать. Самое непереносимое для меня, как и для многих людей, неизвестность и неопределенность. Когда нет четкой и ясной информации, мозг мечется в ее поисках и, если не находит реальные факты, информационная пустота начинает заполнятся фантазиями и мистикой. Погружение в армейскую рутину позволяло отвлечься и не рефлексировать о будущем и происходящем на руинах Российской Империи и Советского Союза.
На низком старте
Командир, я решил, что мое отделение будет работать не десятками, а пятерками. Три человека впереди и два сзади.
Чем это лучше? серьезно спросил командир.
Пятерка более мобильна и скрытна. Ей проще управлять. И, самое главное, мы минимизируем количество потерь. Десять человек это достаточно большое скопление людей и удобная цель для украинской арты. Вероятность поражения и потерь при работе десятками значительно возрастает.
Не возражаю. Пробуй, подумав несколько секунд ответил командир.
Назад с этой планерки, мы шли с «Бануром» и я видел, что ему грустно. Вся его скукоженная фигура оплывшие черты лица и глаза, прикрытые воспаленными от недосыпа веками вызывали беспокойство.
Санек, ты заболел что ли?
Он как будто проснулся от моего вопроса и посмотрел на меня.
Нет просто Бывает накатывает страх. Это же моя седьмая командировка. И в последнее время мне все кажется, что я играю в русскую рулетку: с каждой командировкой, как с каждым холостым выстрелом, шансов, что выживешь все меньше, он посмотрел на меня в ожидании поддержки.
Не думаю, что тут есть какая-то закономерность Саня. Шансы у всех равны. И они пятьдесят на пятьдесят. я понимал его, как солдат солдата Приходи к нам вечером в карты играть? Мы там с Адиком соседнее отделение на спички обыгрываем. Посидим, чаю попьем, за жизнь потрещим. Давай, приходи, как бы уговаривая его, хлопнул я его по плечу. Мне тоже страшно, но это нормально. Ненормально, когда ты перестаешь бояться.
Спасибо, пожал он мою руку.
Днем кипела жизнь и мысли растворялись в ее суматохе: нужно было поесть, почистить оружие, распределить караул, проверить наличие боеприпасов, получить необходимое, поговорить с подчиненными. А вечером, когда я оставался один, проскакивала мысль о будущем: «Останусь я живой, или нет?». Азарт и юмор помогали забыться, переключить внимание и сбросить напряжение. Мы не просто смеялись, а порой ржали истерическим смехом, и вместе с ним уходили мандраж и напряжение. После игры в карты, я обходил фишки и укладывался спать.