А Новицкому и в голову не приходило,
что творится в душе молодой, красивой индианки, для него-то было само собой разумеющимся, что сильный должен защищать слабых, а уж особенно женщин и детей. Он просто-напросто выполнил свой долг, что в том особенного? Поведение индианки начало его раздражать, он заворчал:
Ну что ты на меня вытаращилась? Не видела мужика в рваных штанах? А верно ведь, может и не видела. Разгуливаете, в чем мать родила, так тебе и штаны редкость! Ладно, хорошенького понемножку. Идем уж, кишки в животе играют марш. Тут уж онемение индианки достигло предела. Оказывается, белый человек даже не считал свои действия чем-то особенным. Она поднялась с земли, раздираемая противоречивыми чувствами: Пума ведь тебя ранила, сможешь ли ты сам дойти? спросила она.
Могу не могу, надо скорей добираться, возразил Новицкий, когти у зверя грязные, надо очистить рану, чтобы не загноилась.
Онари знает хорошие снадобья, он тобой займется, сказала Агуа.
Знаю, знаю, твой почтенный муженек колдует над травами и ядами, что ведьма с Лысой горы или заправский аптекарь, настроение Новицкого на глазах улучшалось.
Бери парня, а я понесу детеныша пумы. Он пока слишком мал, чтобы ему оставаться одному в чаще. Раз уж я убил его мать, придется мне им заняться.
Отдай мне пуму, моя! захныкал мальчишка.
Твоя, брат, твоя! согласился Новицкий. Знаю, обожаете вы держать разное зверье в своих лачугах. Только смотри, чтобы эта малышка не сожрала твоих обезьянок и попугаев .
Новицкий подхватил поскуливающего звереныша и, прихрамывая, направился к селению. Становилось совсем уже темно. Агуа прибавила шагу, индейцы не любят ночных прогулок в чащобе. Новицкий еле за ней поспевал, рана в ноге все сильнее давала о себе знать. По мере их продвижения вперед крутые скалы все раздвигались, пока ущелье не превратилось в широкую, холмистую долину, окаймленную горами. Слева на отвесной скале белели развалины древнего города, за ними к небу вздымался вулкан с сильно срезанной вершиной. Внизу направо виднелись жилища воинственных свободных кампов.
Селение состояло из тридцати многосемейных и односемейных домов, на языке кампов они звались панготсе. Строения эти были типичны для местных индейцев, тем приходилось защищаться от почвенной сырости и от подмывов во время тропических дождей, противостоять весьма нередким в этих широтах ураганам. Так что каждый дом опирался на мощные, глубоко врытые в землю деревянные столбы, на разной высоте их окружали легкие балки и колья, обмотанные гибкими лианами, а иногда это просто были открытые с боков надземные «веранды». Большие закругленные соломенные крыши прикрывали многосемейные дома, односемейные же довольствовались остроконечной крышей из пальмовых листьев. Внутри большие дома делились на комнаты и веранды переборками из бамбуковых прутьев .
Многосемейные дома стояли в отдалении друг от друга. В них жили семьи, принадлежавшие одному роду, ими предводительствовал глава рода. Односемейные домишки ютились на окраине селения. Там располагались те, кто чем-то не устраивал главу рода либо они сами не хотели жить в громадном общежитии.
Жрец Онари занимал отдельный обширный дом, потому что не хотел открывать землякам тайны своих магических и лекарственных знаний. Агуа с ребенком на руках первой ступила на веранду мужниного дома и была встречена сварливыми упреками старшей жены шамана, та стряпала на пылающем огне костра. Агуа повернулась к Новицкому:
Подожди здесь, я сейчас, и направилась вглубь дома.
Новицкий тяжело опустился на высокий порог веранды. Детеныш пумы, которого он все еще держал подмышкой, стал вырываться и задними лапами задел ему бедро. Новицкий зашипел от боли, прикрыл ногу ладонью. Импровизированная повязка вся пропиталась теплой, липкой кровью. Разрывающая боль еще усилилась. А тем временем из глубины дома доносились громкие голоса мужчины и женщины. Новицкий прислушался, но голоса стали глуше, он не мог уловить даже отдельных слов. Вскоре из дома вышла старшая жена жреца.