Оф помолчали. Маркович беззвучно шевелил губами, не произнося ни слова. Затем Фольк увидел, как он вздрогнул и осмотрелся, словно внезапно попал в совершенно незнакомое место.
Надеюсь, вам не помешает, если я закурю? спросил он. Фольк покачал головой. Маркович
подошел к рюкзаку и достал пачку сигарет. Вы курите?
Нет.
Маркович прикурил и, погасив спичку, поискал глазами пепельницу. Фольк протянул ему пустую банку из-под французской горчицы. С банкой в руке и сигаретой в зубах Маркович уселся на другой стул, напротив собеседника.
Как вам моя история? спросил он просто.
Все это очень печально.
На самом деле в ней нет ничего особенного. Лицо Марковича стало будничным. Печально, вы правы. Но есть и другие истории. Некоторые куда хуже. И все они связны одна с другой.
Он помолчал, рассеянно вглядываясь куда-то вглубь огромной фрески, которая окружала их со всех сторон.
Да, связаны одна с другой, задумчиво добавил он. Вырезанные целиком семьи, дети, убитые на глазах у родителей, братья, которым приказывали издеваться друг над другом, чтобы один из них выжил Вы и представить не можете, чего только не насмотрелся этот пленник. Боль, унижение, отчаяние Мы, люди хищные животные, сеньор Фольк. Наша изобретательность не знает границ. Уж вы-то должны это знать. Если всю жизнь фотографируешь злодеяния, чему-нибудь да научишься, так я думаю.
И поэтому вы решили меня убить? Чтобы отомстить?
На лице Марковича вновь появилась холодная чужая улыбка.
Эффект бабочки. Невозможно поверить: такое нежное название!
4
Когда солдата отпустили на свободу, продолжал Маркович, он постарался разузнать что-нибудь о жене и сыне. Три года ни единой весточки, представьте себе И вот через некоторое время он все узнал. Оказывается, знаменитая фотография появилась и у них в поселке. Кое-кто раздобыл журнал. Среди соседей всегда найдется тот, кто охотно берется за такие дела. Причин много. невеста, которая до сталась другому, отнятая еще у деда работа, дом или участок земли, который хочется заполучить Зависть, ревность. Обычное дело.
Заходящее солнце заглянуло в комнату через узкое окно, озарив Марковича багровым сиянием, похожим на зарево пожара, изображенного на стене: город, пылающий на холме, далекий вулкан, освещающий камни и голые ветки, огонь, отражающийся на металлическом оружии и доспехах, которые словно выступают за пределы фрески и вторгаются в пространство комнаты, очертания человека, сидящего на стуле, спирали дыма, поднимающегося от сигареты, зажатой пальцами или зубами. Красные языки пламени и лучи заходящего солнца делали изображение на стене до странности правдоподобным. «Быть может, внезапно подумал Фольк, фреска не так уж плоха, как мне кажется».
Однажды ночью, продолжал Маркович, несколько четников ворвались в дом, где жили сербская женщина и сын хорвата Неторопливо, один за другим, они насиловали женщину, сколько хотели. Пятилетний мальчишка плакал и пытался защитить мать, и тогда они пригвоздили его штыком к стене, точно бабочку к куску пробки ту самую, из теории про эффект, о котором мы говорили раньше Устав от женщины, они отрезали ей груди, а затем перерезали горло. Перед уходом нарисовали на стене сербский крест и написали: «Усташские крысы».
Повисла тишина. Фольк попытался различить глаза своего собеседника в алом сиянии, заливавшем его лицо, и не смог. Голос, рассказывавший историю, был ровен и невозмутим, словно читал рецепт лекарства. Гость не спеша поднял руку с зажатой между пальцами сигаретой.
Обратите внимание добавил он, женщина кричала всю ночь, но никто из соседей не зажег свет и не вышел на улицу посмотреть, что случилось.
На этот раз молчание затянулось. Фольк не знал, что сказать. Постепенно в укромных уголках комнаты сгущались тени. Багровый луч переполз с лица Марковича на ту часть картины, где виднелись угольные наброски, черное на белом: солдат со связанными за спиной руками стоит на коленях, другой солдат занес меч над его головой.
Скажите мне вот что, сеньор Фольк Неужели при необходимости человек черствеет? Черствеет настолько, что его перестает волновать, куда направлен объектив камеры?
Фольк поднес пустой стакан к губам.
Войну, сказал он, помолчав, можно хорошо снять, лишь когда то, на что ты навел камеру, тебе безразлично А остальное лучше оставить на потом.
Вы ведь снимали сцены вроде той, о которой я вам рассказал?
Было дело. Точнее говоря, я снимал последствия.
А о чем вы думали,
пока настраивали фокус, выбирали освещение и прочее?
Фольк поднялся, чтобы взять бутылку. Он нашел ее на столе, возле баночек с краской и пустым стаканом гостя.
О фокусе, освещении и прочем.
И поэтому вы получили премию за мою фотографию? Потому что я тоже был вам безразличен?
Фольк налил себе немного коньяку. Держа стакан в руке, указал на покрытую сумерками фреску.
Возможно, ответ где-то там. Маркович повернулся вполоборота, вновь осматривая стены.
Думаю, мне понятно, что вы хотите сказать.
Фольк подлил коньяку гостю и поставил бутылку обратно на стол. Между двумя затяжками Маркович поднес стакан к губам, а Фольк вернулся на свой стул.