Шрифт
Фон
Быть человеком!
Встать рано утром.
Чуть попозже солнца.
Когда оно за дымкою неплотной.
Когда песок на берегу не жжется.
Когда еще он влажный и холодный
Встать рано утром.
Чтобы каждым нервом
почуять свежесть
утреннего счастья.
Чтоб сердце было
настежь!
Окна
настежь!
Пусть окна,
занавешенные небом,
одним лишь небом,
тихим и бездонным,
одним лишь небом!
до предела светлым
не закрываются
Уйти из дома.
Бежать к реке
и улыбнуться ветру.
И этим ветром радостным умыться
Чтоб рядом чувствовать
дыханье
друга,
чтобы под мягкой кожею
упруго
узлами
перекатывались мышцы.
Вода плескалась глухо.
Губы сохли.
Стучало сердце гулко и знакомо
Завидуйте,
изнеженные рохли!
Вам
никогда не испытать такого!..
А вот по сторонам мелькают маки.
Тобой дорога
как угодно вертит.
Темнеют,
на глазах темнеют майки.
Мир полон пенья птиц.
И солнце светит!..
Ты успеваешь вглядываться зорко
в мельканье леса
и разливы луга.
А линия сплошного горизонта
натянута,
как тетива у лука!
Так здравствуй,
скорость!
Вечно здравствуй,
скорость!
Будь счастлив,
человек, тебя узнавший!
Движения
возвышенная гордость,
испытывай
сердца и души наши!
Чтобы травинки
под ноги бросались,
чтобы дорога
длинно распласталась,
чтобы вперед стремиться
всем на зависть
и уставать.
И побеждать усталость!
И снова рваться
зло и вдохновенно,
вдыхать
настоянный на травах ветер!..
Да,
если были боги,
то, наверно,
они такими были
боги эти!
А, что там боги!
Сумрачно и пресно
они скучали
на своем Олимпе
А человек
в сто раз богов счастливей.
Быть человеком
много интересней!
Быть
человеком!
ощущая силы
великие,
какими ты наполнен
Глотками
пить
завьюженную зиму,
ее хрустящий и промерзший полдень.
Поспорить с высотою поднебесной.
Застыть над бездной.
Помолчать над бездной.
Сдержать восторг.
Мир
заново увидеть.
И облако
рукою отодвинуть
Помедлить чуть
перед последним шагом
и бросить вызов
царству льда и снега
И, оттолкнувшись
от земного шара,
взлететь,
сквозное обнимая небо!
Земле кричать,
кричать горам и рекам,
над птицей удивленною смеяться!
Навстречу ветру мчаться!
К солнцу мчаться!
Быть
Человеком!
Слышишь
Че-ло-ве-ком!!
Глядеть на мир
влюбленными глазами
и чувствовать,
что все тебе подвластно
Прекрасна
жизнь!
Четырежды прекрасна
планета,
на которой ты
хозяин
Песня
Свет погаснет.
Лысый демон
палочкой взмахнет.
Выйдет на эстраду
тенор
ручки распахнет.
И, от упоенья млея,
стоя на носках,
станет песнею моею
горло
полоскать.
Мне на муку и на горе
песня задрожит.
Будет песня в медном горле,
будто в клетке,
жить.
Рваться из него на волю
в зал полупустой,
получаться неживою,
чопорной,
не той
Тенор будет нежно мямлить,
томно завывать,
будет он играть бровями,
глазки закрывать.
А в конце,
привычный ужас
в дамочек вселя,
тенор выдаст,
поднатужась,
тоненькое «ля».
И замолкнет деловито
Под визгливый стон
я тогда на сцену выйду
и скажу:
Постой!
Ты поешь по всем законам.
Правильно.
И все ж
эта песня мне знакома
ты не так поешь!..
Написал я эту песню
ночью
у костра.
Я хотел, чтоб эта песня
не простой была.
Чтоб она из душных спален
позвала людей.
Чтоб ее
хороший парень,
как рюкзак, надел.
Чтоб до неба,
как до крыши,
искоркам взамен,
голос
тихий и охрипший
долететь сумел.
И, растаяв в поднебесье,
чтоб зажег зарю
Мне знакома
эта песня
честно говорю!..
Впрочем, что я здесь толкую
и о чем кричу?
Я ж не написал
такую.
Написать хочу.
«НА САМОМ ДАЛЬНЕМ ЗАПАДЕ» (сборник 1964)
Нью-Йорк сверху
Он пока еще
не улей.
Он возник
из-под крыла,
будто тлеющие угли
небывалого костра.
Вот,
гляди,
сползает набок!
Вот,
сейчас помчится
вскачь!
До восторга одинаков.
И до ужаса горяч!..
Люди вымотаны за день.
Восторгаться
людям лень
Но предельно осязаем
стал цветастый жар
углей!
Мы,
влетая в пытку эту,
бережем глаза свои.
Восходящей
массой света
самолет качнуло
и
Небо черное в румянце.
Зной
объятья
распростер.
Наши волосы дымятся.
Мы
садимся
на костер!
Он
под нами
в желтом нимбе.
(Летчик,
друг,
повремени!)
Все мощней,
все объяснимей,
ослепительней
огни.
И уже дома подробны.
И понятно,
что
куда.
И видна
аэродрома
ровная сковорода.
Соберите волю,
йоги!..
Что мне делать?
Я
не йог
Приземляемся в Нью-Йорке!
Надвигается Нью-Йорк!
И назад нельзя
ни шагу.
Мы
бросаемся в него!..
Жарко будет?
Очень жарко.
Перетерпим.
Ни-че-го!
Танцуют индейцы
Юлиану Паничу
Бум!
Это не костюмированный
бал.
Бум!
Это грянул
боевой
барабан
Бум!
Он рокочет,
как размеренный
пульс.
Вот в него вплетается
звяканье
бус.
В барабанном рокоте
слышится мне:
«Мы когда-то жили
в этой самой
стране.
Мы сейчас шагаем
по отцовским гробам
Громче,
барабан!
Чаще,
барабан!
Будто бы,
будто бы
все
как тогда,
наша
земля,
наша
вода!
Наши вигвамы
у Зеленой горы.
За этими деревьями
наши костры!..
Шли мы на охоту,
как река из берегов.
Только по скальпам
считали мы врагов!
Мы
люди из племени
Справедливого Орла
Смейся, бледнолицый.
Твоя взяла!
Смейся, бледнолицый.
Кричи,
воронье
Это ты
здорово придумал
ружье.
Это ты
здорово придумал
спирт.
Кто не убит,
тот как мертвый
спит
Мы остановились.
Мы глядим,
удивясь:
«Ах, какая шелковая кожа
у вас!
Ах, какие волосы
у ваших жен!..»
А если
по шелковой коже
ножом?!
А если бы,
а если
посреди тишины
снова позвала бы нас
тропа войны?!
Как бы над росою
свистел томагавк!
Ах, какие скальпы
дымились бы
в руках!
Наши барабаны
выбивали бы
такт
Не бойтесь!
Не будем.
Это мы
так
Это на секунду
нас обожгла
жаркая кровь
Справедливого Орла.
Мы нарежем ленты
из березовой коры
Смейся, бледнолицый!
Мы
дикари
Будем сниться детям твоим
по ночам
Видишь?
Это пляшет
наша печаль!
Танец наш древнее,
чем отцовский вигвам.
Он,
скорей всего,
не понравится
вам.
Пусть!..
Но заплатите
хотя бы за то,
что мы здесь жили прежде!
А больше
никто».
Шрифт
Фон