Молодые и старые ткачи (удерживают его). Виттих, да ты с ума сошел.
Кутче (поднимается, лицо его бледнеет. Говоря следующие слова, он понемногу пододвигается к двери. Чем больше к ней приближается, тем смелее становится. Последние слова он говорит уж на пороге и, кончив свою речь, тотчас же исчезает). Ты чего ко мне пристал? Что тебе от меня нужно? Разговаривать с тобой мне не о чем! Мне надо поговорить со здешними ткачами. Я тебе ничего не сделал. До тебя мне нет никакого дела. А ткачам я должен передать вот что: господин исправник велел мне запретить вам петь эту песню песню Дрейсигера, или как вы ее там называете. И если этот галдеж на улицах не прекратится, то г[осподин] исправник позаботится о том, чтобы всех вас усадить в тюрьму. Там у вас будет больше покоя и свободного времени, там вы можете петь, сколько вашей душеньке угодно, сидя на хлебе и на воде. (Уходит.)
Виттих (кричит ему вслед). Как он смеет нам что-нибудь запрещать? Захотим кричать и будем, да так, что окна задрожат и в Рейхенбахе слышно будет. Захотим петь и будем, да так, что дома фабрикантов свалятся им на головы и каски на головах у жандармов запляшут, и никому до этого дела нет.
Бекер встает и подает знак, чтобы начинали петь. Он начинает первый. Остальные подхватывают.
Вельцель (со спокойным и равнодушным видом убирает стаканы). Что это они сегодня словно с цепи сорвались?
Старый Баумерт собирается уходить.
Хорниг. Скажи мне, пожалуйста, Баумерт, что это они затевают?
Старый Баумерт. Они хотят идти к Дрейсигеру пусть-ка он увеличит плату за работу.
Вельцель. Неужто и ты принимаешь участие в этих глупостях?
Старый Баумерт. Видишь ли, Вельцель, ведь я не один. Молодежь затевает, а старикам отставать не приходится. (Уходит, несколько смущенный).
Хорниг (поднимается). Ну, будет чудо, коли дело здесь не дойдет до беды.
Вельцель. И старики туда же тянутся, совсем с ума сошли!
Хорниг. Каждый человек своего добивается!
Действие четвертое
Бекер.
Мориц Иегер.
Старый Баумерт.
Анзорге.
Дрейсигер.
Пфейфер.
Виттих.
Кутче.
Фрау Дрейсигер.
Киттельгаус, пастор.
Фрау Киттельгаус.
Вейнгольд, кандидат теологии, учитель в доме Дрейсигера.
Хейде, исправник.
Кучер Йоган.
Старые и молодые ткачи и ткачихи.
Петерсвальдау. Комната в квартире фабриканта Дрейсигера. Роскошное помещение, меблированное весьма неуютно в стиле первой половины девятнадцатого столетия. Потолок, двери и печи белого цвета, рисунок обоев полосатый с мелкими цветочками, холодного, свшщово-серого тона. Мягкая мебель красного дерева с роскошной резьбой обита красной шелковой материей; шкафчики и стулья, также красного дерева, распределены следующим образом: направо, между двумя окнами, полузавешенными красными шелковыми занавесями, стоит старинное бюро в виде шкафа, передняя стенка которого может откидываться вперед, образуя таким способом письменный стол, против бюро диван, недалеко от дивана железный денежный шкаф. Перед диванам стол, стулья и кресла, на задней стене шкаф с оружием. На стенах множество плохих картин в золотых рамах. Над диваном висит зеркало в золотой раме в стиле рококо. Налево одностворчатая дверь ведет в прихожую; открытая двустворчатая дверь в задней стене ведет в залу, такую же неуютную и отделанную с той же безвкусной роскошью. В зале сидят две дамы фрау Дрейсигер и фрау Киттельгаус; обе заняты рассматриванием картинок. Там же пастор Киттельгаус, разговаривающий с учителем, кандидатом Вейнгольдом.
Киттельгаус (приветливый человечек маленького роста; входит, оживленно беседуя с кандидатом, в переднюю квмнату. Оба курят. Пастор осматривается, как бы ища кого-то глазами, и, не найдя никого, покачивает головой). В этом нет ничего удивительного: вы молоды. В ваши годы и мы, старики, придерживались если не таких же взглядов, какие у вас, то, во всяком случае, весьма сходных, да. Мало того, есть что-то прекрасное в этой поре юности во всех этих высоких идеалах, г[осподи]н кандидат. Но, к сожалению, они очень мимолетны мимолетны, как апрельское солнце. Вот поживите-ка с мое. Если в течение тридцати лет по пятьдесят два раза в год, не считая праздников, приходится произносить с кафедры проповеди, то в конце концов поневоле станешь несколько спокойнее. Когда и вы поживете с мое, г[осподи]н кандидат, вы припомните мои слова.
Вейнгольд (19-тилетний юноша, высокий, худой, с длинными белокурыми волосами). При всем моем уважении к вам, г[осподи]н пастор, я все-таки мне кажется, что существует известное различие в натурах.