Виганд (обращаясь к присутствующим). Все знают, что он умеет скотину портить.
Хорниг. Ну, ты, поосторожнее! А то как бы я и тебя самого не испортил, благо, заговоры знаю.
Виганд бледнеет.
Фрау Вельцель (подает коммивояжеру кофе). Не прикажете ли подать вам кофе на чистую половину?
Коммивояжер. Сохрани боже! Я буду сидеть здесь по гроб жизни.
Входят молодой лесничий и крестьянин, у последнего в руках кнут. Говорят оба сразу: «Добрый вечер!»
Крестьянин. Позвольте нам по рюмочке имбирной. Вельцель. Здравствуйте, господа! (Наливает водку.)
Лесничий и крестьянин чокаются друг с другом, пьют и ставят пустые рюмки на стойку.
Коммивояжер. Что, господин лесничий, хороший конец сделали?
Лесничий. Порядочный! Я иду из Штейнзейферсдорфа.
Входят первый и второй старые ткачи и садятся за один стол с Баумертом и Хорнигом.
Коммивояжер. Извините, вы лесничий графа Гохгейма?
Лесничий. Нет, я служу в имении графа Кейльша.
Коммивояжер. Так-так, я и хотел сказать это самое. Здесь так иного графов, баронов и разных сиятельных особ. Нужно иметь громадную память, чтобы запомнить все имена. А для чего у вас топор, господин лесничий?
Лесничий. Я его отнял у порубщиков.
Старый Баумерт. Наши господа помещики страсть как дорожат каждой щепочкой.
Коммивояжер. Позвольте, ведь нельзя же, чтобы всякий тащил все, что ему нужно!
Старый Баумерт. С позволения сказать, здесь, как и везде, есть и большие и маленькие воры. Здесь есть и такие люди, которые в больших размерах ведут торговли краденым лесом и обогащаются с этого. А вот если какой-нибудь бедный ткач
Первый старый ткач (перебивает Баумерта). Мы не смеем взять и веточки хвороста, а вот господа, те, небось, не стесняясь, дерут с нас последнюю шкуру. Мы плати и налог на содержание полиции, мы неси и натуральные повинности, налог на пряжу, не говоря уже о том, что нас зря заставляют делать большие концы и всячески на господ работать.
Анзорге. Да оно так и есть: что на нашу долю оставит фабрикант, то у нас из кармана вытащит помещик.
Второй старый ткач (сидящий за одним из соседних столов). Я сам говорил об этом с нашим барином. «Покорнейше прошу извинения, господин граф, сказал я ему, но в этом году я не могу тратить столько дней на работу на барском дворе. Сил у меня не стало работать столько». А он спрашивает: «Это почему?» А я говорю: «Прошу прощения, у меня вода все испортила. Она размыла весь мой посев, а он и без того был невелик. Чтобы жить, приходится теперь работать день и ночь. Такая задалась непогода» Эх, братцы-братцы, стою я да и руки себе ломаю. Всю мою вспаханную землю так и смыло с горы да и нанесло прямо мне в домишко. А семена-то, семена дорогие! Ох, господи-господи! И взвыл же я и всю неделю выл и плакал, чуть-чуть что не ослеп. А потом снова пришлось маяться: перетащил всю землю опять на гору.
Крестьянин (грубо). Уж будет тебе плакаться-то! Наш брат должен терпеть без ропота все, что нам посылает господь. А если вам не больно-то хорошо живется, так сами в этом виноваты. Что вы делали, когда дела шли лучше? Вы проиграли да пропили. Если бы вы тогда
скопили деньжонок на черный день, то вам теперь не приходилось бы таскать пряжу да господские дрова.
Первый молодой ткач (стоя с несколькими товарищами в сенях, говорит через дверь). Мужик и есть мужик, хотя бы до девяти часов в постели валялся.
Первый старый ткач. Вот как обстоят наши дела что крупный, что мелкий землевладелец для нас все едино. Вот, например, когда ткачу нужна квартира, мужик говорит ему: «У меня найдется конура, где бы ты мог жить. Но за нее ты должен платить мне хорошие деньги, а кроме того, должен помогать мне убирать сено и хлеб, а коли ты на это не согласен, я не согласен дать тебе конуру». А пойди ткач к другому мужику, другой скажет ему то же самое, и третий то же.
Старый ткач. Ткач что вол: с него и семь шкур содрать не грех.
Крестьянин (рассерженный). Ах, вы, голодная дрянь! Да на что вы годны-то? Разве вы с сохой-то справитесь? Да вам ни за что не проложить ни одной прямой борозды, вам и снопа-то на воз не поднять! Ваше дело лентяйничать да с бабами возиться. Велика польза от вас, нечего сказать, шушера вы этакая. (Кланяется хозяину и уходит.)
Лесничий, смеясь, выходит вслед за ним. Вельцель, столяр и фрау Вельцель громко смеются, коммивояжер посмеивается про себя.
Когда смех смолкает, наступает тишина.
Хорниг. Ай да мужик! Сердит, словно породистый вол Да что уж тут говорить: знаю я, какая здесь нужда. Чего-чего только я не видал своими глазами в здешних деревнях! Вчетвером и впятером люди лежат голые на мешке с соломой. Вот и вся их постель.
Коммивояжер (тоном мягкого выговора). Позвольте же, милейший. Ведь существуют очень различные мнения относительно тяжелого положения здешних горных жителей. Если вы умеете читать
Хорниг. Я полагаю, что читаю не хуже вашего, господин. Нет, уж извините. Кому и знать, как не мне? Потолчешься да потолкаешься в здешних краях лет сорок с котомкой на горбу, так кое-что узнаешь в конце концов. А что было с Фульнерами? Дети копались в навозе вместе с соседними гусями. И все умерли голые на каменном полу. С отчаяния они ели вонючий клей Да, голод здесь унес не одну сотню людей.