Показав свой билет проводнику, я прошел в вагон. Принюхался. Пахло дымом и поездной едой. В купе на языке крутилось привычное «Мир вашему дому», но я сдержался, коротко поздоровался и полез на свою полку. Мне надо привыкнуть к тому, что я еду в одном месте с каким-то вахтовиком, суетной бабулькой и ее внуком лет десяти. Я немного отвык от такой компании, и мне нужно было слегка прийти в себя. Впрочем, лежал так я недолго. Я только что откинулся, у меня есть деньги, и я уже несколько лет не ел нормальной пищи. Так, чего я жду!
Мерное раскачивание поезда бросало меня из стороны в сторону, но оно никак не помешало мне добраться до рая советского общепита вагона-ресторана. Тут пока что было пустовато. Наверное, потому, что Сыктывкар станция отправления, а каждый советский человек, переодевшись в поезде в домашнее трико с оттянутыми коленками, тут же доставал вареные яйца, соль и жареную курицу. Я никогда не мог понять, почему это было именно так, но в глубине души подозревал, что в этом действии присутствует какой-то загадочный колдовской ритуал, который не дает погаснуть Солнцу. По крайней мере, пока я дошел до цели, то почти оглох от треска яичной скорлупы и потерял обоняние от запаха жареных кур.
Красивая, покорми голодного бродягу, я положил на стол пятерку, а пухлощекая официантка шепнула заговорщицким голосом.
Рассольник не берите, лучше солянку. И шницель с картофельным пюре.
Что ты меня лечишь возмутился я Вы в эти шницели и котлеты старое мясо пихаете. Давай эскалоп. Или бифштекс на худой конец.
Нету!
Голос официантки дрогнул. Врет ведь, зараза.
Поищи, убедительно посмотрел на нее я, не видишь, человек тянется к прекрасному! К тебе, например.
Советский союз рухнул, но его правила и обычаи будут жить еще долго. Я положил на стол вторую пятеру.
Ладно, сделаю, шепнула порозовевшая официантка. Есть резерв для особых гостей. Мясо нежнейшее. Пальчики оближешь.
И компот! величественно кивнул я с видом Наполеона, одержавшего очередную победу. А два раза по полста, красавица.
Коньяк? догадалась официантка, которая с трудом приходила в себя от неожиданного комплимента. Она сегодня по комплиментам перевыполнила годовой план. Впрочем, это было неудивительно. Красивой ее мог назвать только такой босяк, как я, не видевший женщину несколько лет.
Само собой, важно кивнул я, пытаясь припомнить, когда в последний раз пил коньяк. Получалось, что давно. Примерно тогда же, когда видел живую бабу. Внутри шевельнулось что-то правильное, мужское. Ага, не все значит, мне отбили вчера опера. А еще я понял, что тысяча это не так-то уж и много по этой жизни.
Глава 3
Пухлощекая фея советского общепита не подвела, и эскалоп оказался на удивление вкусным и сочным. Вот ведь что незаслуженные комплименты вкупе с пятеркой животворящей делают, удовлетворенно думал я. И мясо появляется, которого нет, и даже улыбаться начинают проклятые халдеи, хоть и видно, что непривычно им это. Улыбка у них обычно на оскал похожа. Их пасти заточены не на то, чтобы улыбаться, а чтобы рвать и хватать куски. Но мы-то люди простые, советские, нам и это в радость. Сказочный ужин закончился, и я спокойно попивал армянский коньяк, закусывая его лимончиком, который мне принесла расщедрившаяся официантка.
От скуки и внезапно нахлынувшей любви ко всему живому я начал водить затуманенным взором по залу, и оказалось, что не напрасно. Мне открылась прелюбопытнейшая картина. Через два столика, в самом углу, культурно отдыхала шумная компания. По крайней мере, один из них отдыхал, а трое остальных работали. Так мне показалось вначале, и я убеждался в своей правоте с каждой секундой. Один из сидящих за столиком пил, как не в себя, а остальные его морально поддерживали. Тот, что пил, носил старую куртку, которая видела не одну зиму, и тяжелые
ботинки, покрытые засохшей грязью. Судя по всему, это был вахтовик или старатель, крепкий мужчина с грубыми чертами лица и измученными глазами. Из тех, кто месяцами моет золотишко, пожираемый гнусом, а потом едет в столицу, чтобы спустить все честно нажитое за пару недель. Денег вахтовики не жалели. Такие граждане заселялись в лучшую гостиницу с кабаком, а потом пускались во все тяжкие, щедро раздавая деньги тамошним блядям и запихивая купюры в саксофон, пока ополоумевший от счастья ресторанный лабух не сможет выдуть ни ноты. Из самой гостиницы все это время они не выходили, ибо все нужное у них уже было. Они называли это красивой жизнью. Вот и этот начал свой путь к этой самой жизни, вливая в себя ледяную Столичную гранеными стаканами. Другого способа развлекаться эти товарищи не знают. Звали вахтовика, судя по громкому разговору, Андрей, и бухал он, как в последний раз. Краса местного ресторана только и успевала подавать бутылки, напоминая в своем усердии подносчика снарядов в гвардейском дивизионе. Трое остальных, судя по разговорам, познакомились только что и уже успели стать закадычными друзьями.
Странная это была компания. Пенсионер самого интеллигентного вида, бледный юноша с нервными пальцами, похожий на выпускника филфака, и майор-вэвэшник, который ехал в отпуск на Большую землю. И, судя по всему, главным в этой компании был именно пенсионер, который задавал темы для разговора и призывно поднимал руку, привлекая внимание официантки.