Голова болит? интересовался Троллейбус, дуя в кружку. Не тошнит? Может быть сотряс. У меня такое было на пересылке. Конвойные батареи отбили, потом блевал сутки и кровью кашлял.
Я сочувственно покачал головой. Сапогами по ребрам это серьезно. По себе знаю.
Нет, у меня череп крепкий.
Твое предложение насчет заглянуть к тебе в Лобню в январе в силе? Сашка внимательно на меня посмотрел.
Честно сказать, никаких предложений я не помнил. Сидели мы с Троллейбусом бок о бок уже года три, человеком он оказался без гнилья, шебутной только очень. Везде лез, был в курсе всего, но лишнего не болтал и в актив не лез. Даже странно для того, кто сидел по барыжной статье.
Да, кивнул я, подгребай. Буду тебя ждать. Адрес ты знаешь.
Сейчас новые времена начинаются. Что мне делать в моем Ленинграде? Санек вздохнул. Ребята пишут, там сейчас тоска глухая. Надо в Москву двигать. Там такие возможности открываются
Питер дыра, механически сказал я, изумляясь сам себе. Старый фильм, который мне так нравился, тут еще не сняли. В Москву ехать надо. В Москве вся сила.
Санек удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Услышать слово «Питер» от уличного пацана из Подмосковья это для него несколько неожиданно.
Ты досиди сначала ровно, буркнул Локоть.
Да! вздохнул Троллейбус. Попробуй тут досиди. Вон Хлыста как в последний день отделали!
Правильно говорить «крайний» поправил я его. До моего последнего дня еще далеко. Ладно, пора на вечерний сходняк. Вон, активисты шумят уже. Собираемся.
Глава 2
На выход! Налево иди!
Я механически, переставляя ноги, словно сомнамбула, прошел в каптерку, где в чем-то расписался, пролистнул паспорт и «волчий билет», справку об освобождении. Все верно. Схватив в охапку свой скудный скарб, я двинул на выход и в комнате при каптерке переоделся. Потертые синие джинсы-«варенки»,
ботинки фирмы Скороход, рубашка, легкая куртка. Эх По нынешней зиме я совсем околею за окном минус двадцать. Ночью шел снег, и отрядных первым делом с утра кинули на уборку дорожек. А я вот все, на волю.
В комнате появился кум начальник оперативного отдела майор Гусев. И провожал он меня, сияя людоедской улыбкой.
Ох, ненадолго ты выходишь, Хлыст. Зуб даю, что скоро обратно заедешь.
Береги зубы, гражданин майор, я завязал шнурки. Пригодятся еще. Это только у акул они отрастают обратно. А ты не акула ни разу. Так окушок.
Опять дерзишь! непонятно почему развеселился кум. Наверное, я его забавлял. Так и будешь в отрицалове? Молодой ведь парень. Жить еще и жить.
Он бубнил и бубнил, а я молчал. Я почти всегда молчал, когда он говорил со мной. Но сейчас для молчания появились очень и очень веские причины, потому что по радио в каптерке диктор выдавал такое, что конвоиры пооткрывали рты.
Сегодня, 8 декабря 1991 года тремя государствами-учредителями Союза были подписаны Соглашения о прекращении существования СССР и создании Союза независимых государств
Это казалось дурной шуткой, но так говорил диктор. А дикторам в нашей стране пока еще верили безоговорочно.
Слышал, Иван Семеныч, чего по радио говорят? Союз развалился! ожидаемо произнес мордатый вертухай, лязгнув засовом дверей.
Глупость какая-то! кум покачал головой Не верю я в это. Голосовали же на референдуме за сохранение!
Да им там в Кремле все по хер, ответил мордатый и уже обратился ко мне. Ну что стоишь, мух считаешь. Справку получил? Вещи тоже? Вали отсюда! Машина вот-вот уедет.
Погоди, командир! остановился я в двух шагах от долгожданной воли. Будь человеком. Дай радио послушать. Не каждый день мир с ног на голову переворачивается.
Ну послушай, если хочешь, равнодушно пожал плечами охранник и отвернулся. Водила все равно еще путевку оформляет.
Диктор, который явно наслаждался звуками своего густого, бархатистого баритона, прекратил вбивать гвозди в гроб великой страны, и я окончательно потерял интерес к происходящему. Мне все стало ясно. Заиграла музыка, а я открыл тяжелую железную калитку и вышел на мороз. За воротами стоял тарахтящий вхолостую Зилок, который отвезет меня в город, а сам загрузится харчами для сотен людей, которым еще только предстоит домотать свой срок. Поселок с крошечным полустанком считался центром жизни в глухом таежном углу, где вокруг построили два десятка лагерей. Республика Коми редкостное по приятности место, если приезжаешь сюда добровольно. Грибы, лыжи и сказочная природа. А я вот, по совершенно понятной причине, эти места люто ненавидел. Я любил Крым. Наверное, потому что не был там ни разу. И моря я тоже никогда не видел. Я вообще ни хрена в этой жизни не видел, кроме родной Лобни и лагерей.
Как же мы теперь жить-то будем?
Бородатый, косматый водила Зила тоже слушал радио. Он ошалело крутил головой и отпускал матерные комментарии. Как мы будем жить? Не было больше никаких мы. Закончились. Потеряв привычные ориентиры и небогатую, но предсказуемую жизнь, люди станут похожи на кур с отрубленной головой. Начнут бегать, суетиться и бессмысленно хлопать крыльями. Многие из них не впишутся в рынок, как радостно предрекали два его апологета один рыжий, а второй толстомордый. Они свалятся в самую убогую нищету. Настолько страшную, что для их дочерей завидной долей станет карьера проститутки. Как можно было довести до такого скотского состояния целый народ? Этого я так и не смог понять за всю свою долгую жизнь, которая научила меня хорошо понимать людей. Может быть, я пойму это сейчас? Со второй попытки? Я поежился и посмотрел в небо. Снег валил и валил.