Кражу? удивилась Анна. Ты его верно понял? Мы вроде бы искали сбежавшего пса, а не украденного.
Понимаю вас, Анна Витольдовна. Я и сам засомневался в словах этого усатого
господина, после чего был послан Порфирий смущённо отвел взгляд. Скажем так, прямиком к псам, чтобы разузнать всё из первых уст.
И вы пошли? Глеб хмыкнул.
Пошёл. И ничего смешного в этом не вижу, тут же насупился кот. Вам бы лишь бы меня обсмеять. Конечно, Порфирий что? Просто кот, повод для улыбок. А я, между тем, повёл себя героически: отправился в стан врага, и это, знаете ли, принесло свои плоды. Одна старая, но приличная собака поведала, что слышала голос пса из чужих саней.
Могла спутать? уточнил Буянов.
Может, и могла, замялся Порфирий Григорьевич. Говорю вам старая псина. Но дальнейшего разговора не вышло, поскольку прибежали эти блоховозки и жаждали моей крови. Насилу сбежал.
Подтверждаю: псы гнались за ним с огнём в глазах, но наш Порфирий Григорьевич держался молодцом, согласилась Анна, попивая чай. Что ж, история интересная, но получается, мы не уверены, кем был пёс в санях. Хотя подтверждаю: санный след я видела, и он шёл от развалин дома Люмэ.
Люмэ? Глеб вопросительно взглянул на Анну. Вы и туда добрались?
Так получилось, она пожала плечами. Летом, наверное, живописные руины, что скрывают многие тайны. А сейчас снег, холод и волки в лесу.
К слову о тайнах оживился кот. Наша старушка-то оказывается служила у этого Люмэ. И я готов дать на отсечение ваш палец, Глеб Яковлевич, что серёжки у неё именно от него.
Почему это вы ставите мой палец? не понял Глеб.
Потому что у меня лапки, фыркнул кот. И вы вот давеча удивлялись, откуда у господина Успенского та книга. Да вот от таких щедрот: одной серёжки, другому книгу, третьему ещё что. Я не удивлюсь, если узнаю, что пожар тоже возник неспроста просто не угодил кому-нибудь конюху.
Ну, это уже слишком, призналась Анна. Хотя насчёт серёжек с изумрудами я согласна более им взяться неоткуда. Но это не наше с вами дело. Нам бы пса найти и то хорошо.
Не забывайте о Мартынове, напомнил Глеб. Я всё же завтра пообщаюсь с его слугой.
Да уж, это будет завтра, согласилась Анна. А сейчас я бы хотела добраться до дома, и чтоб Марфа сделала мне примочку.
Сначала примочку, потом притирку, потом приехали, заворчал кот. Нет уж, Анна Витольдовна, если мы куда и поедем, то только к лекарю. Глеб Яковлевич, поддержите меня!
Полностью согласен с Порфирием Григорьевичем. И даже не спорьте, кивнул Буянов.
Анна лишь покачала головой, не пытаясь их переубедить.
После посещения госпиталя, где лекарь Феофан Лукич соединил порванные связки и привёл голеностоп Анны в порядок, Глеб на такси отвёз её домой, поручив дальнейшее восстановление заботливой Марфе.
Сам же после этого вместе с Порфирием поехал к себе.
Кот, устав от дневных подвигов, сладко спал, и Буянов, принёс его в квартиру, осторожно положил на диван, прикрыв пледом. Затем поужинал консервами, полистал книгу о строении мира и лёг спать. День предстоял непростой.
Порфирий на кладбище идти отказался:
Мне там делать нечего. Мартынов мне другом не был, так что помяну его штофом валерьянки и будет. А если вас совесть мучает так пожалуйста, прогуляйтесь. Замёрзнете там до костей поймёте, как я был прав, оставаясь дома.
Вы что же, Порфирий Григорьевич, так и собираетесь весь день на диване валяться? поинтересовался Глеб, приводя в порядок волосы.
Отчего же? Может, ещё Анну Витольдовну навещу посмотрю, как там она нынче, здорова ли. Марфу поспрашиваю.
Так и скажите пойдёте к Воронцовой за вкусным завтраком, поддел его Глеб.
А если и так? вскинулся кот. Ничего в этом дурного не вижу. Не всё же с вами воду с сухарями хлебать.
Какие сухари, помилуйте! Я вчера купил вам отличный кусок тунца, который вы приговорили прямо в агентстве, не дожидаясь приезда домой.
Я был голоден и тревожен, пояснил кот, недовольно помахивая хвостом. А если вам так сложно это уразуметь тут уж я ничем помочь не могу. Или вам жалко? он прищурился, взирая на Буянова зелёным взглядом.
Ни в коем разе, заверил кота тот. Что ж, удачной вам прогулки, а мне пора.
Отсалютовав Порфирию, Глеб поспешил к подъезду, где его ожидал паровик.
Морозный воздух густо стелился между могилами, цепляясь за чёрные ветви голых деревьев, будто дым от невидимых свечей. Небо низкое, свинцовое, набрякшее снегом, давило на плечи, заставляя склонять головы.
Глеб едва было не заплутал в этом краю скорби спасибо, сторож направил. И вот теперь Буянов стоял на старом Разумовском кладбище, среди старинных могил, каменных крестов и скорбных ангелов с изъеденными ветрами лицами.
Фамильный склеп Мартыновых, облицованный серым камнем, зиял
раскрытыми дверями, словно беззубый рот. Внутри, на постаменте, стоял дубовый гроб, тёмный, лакированный, с массивными бронзовыми ручками. От него веяло холодом не просто зимним, а тем, что пробирается из-под земли, из самых глубин, где нет ни времени, ни жалости.
В отличие от вчерашних прощаний, сюда пожаловало совсем мало людей. Человек десять, не больше. Они стояли полукругом, кутаясь в меха и тёмные шали. Их лица были бледны, дыхание превращалось в молочный пар, и казалось, что это не живые люди, а призраки, ненадолго явившиеся из тумана, чтобы проводить ещё одного в царство теней.