Я пытался, уныло пробормотал Холтофф. Сколько раз пробовал, ничего не получается. Пока еду к вам, все время воображаю, что сейчас скажу: «А вот и Холтофф! Ха-ха, небось не ждали?» А когда вас вижу, опять несу ахинею про свет и пробки. Словно я под гипнозом или во сне Я просто подумал, Штирлиц, может, хоть вам удастся проявить волю? У вас сильная воля, гораздо сильнее моей. Я бы не смог, как вы, пялиться на свою жену в баре и слова ей не сказать. Когда играет эта нечеловеческая музыка та-ра-ти-тара-тааам, у меня слезы наворачиваются
С чего вы взяли, партайгеноссе Холтофф, что это была моя жена? ледяным тоном спросил Штирлиц. Может быть, вы наше свидетельство о браке видели? Загляните в мою характеристику на члена НСДАП. Есть там хотя бы слово о жене? Вы думаете,
я бы стал скрывать от нашей партии какую-нибудь жену?
Конечно, не стали бы, с неприличной поспешностью согласился Холтофф. Простите меня, штандартенфюрер, я был неправ. Честное слово, клянусь, я ни на что не намекал
Ладно, Холтофф, прощаю, сказал Штирлиц. Но в следующий раз выбирайте слова. До чертиков надоели все эти ваши упреки, подозрения. Чувствуешь себя, как в гестапо А насчет триумфа воли ничем, увы, не могу вас порадовать. У меня те же проблемы. Сам бы рад пинком прогнать того спаниеля, но вынужден, как заведенный, его кормить, гладить, вести в дом. Хотя я, к вашему сведению, терпеть не могу никаких собак
А я птиц, добавил Плейшнер. Кричат, воняют, пачкают. Но все равно, как только прихожу на Блюменштрассе, непременно заворачиваю в этот птичий магазин. Не хочу, а ноги сами несут.
Мы все у кого-то под колпаком, тяжело вздохнул Мюллер. С нами делают, что хотят. Могут запустить этот мир, могут остановить, потом запустить по новой. Недавно я шесть раз подряд вызывал Шольца. Не хочу, а все равно его зову. И шесть раз, одними и теми же словами, прошу у него бритвенные лезвия
Это дьявол! объявила фрау Заурих. Дьявол! Его повадки. Он всех нас искушает, и мы не в силах ему противиться.
Но вдруг нас не искушают, а испытывают? неуверенно предположила Барбара. Тогда, фрау Заурих, получается, что это не дьявол, а совсем даже наоборот верховное существо
Снова раздалось хихиканье: это уж точно веселился Шелленберг.
Ах, Барбара, Барбара, укоризненным тоном заметил Штирлиц. Стыдно. Для нас, истинных арийцев, верховным существом является наш обожаемый фюрер Адольф Гитлер. Вы что же, всерьез намекаете, будто все эти глупости дело рук фюрера? По-моему, дружище Мюллер, вы изрядно подраспустили личный состав
Ну будет вам придираться, Штирлиц, хмыкнул Мюллер. Нашли, кого подловить на слове, блондинку. Давайте-ка лучше спросим у вашего друга пастора: дьявол нами играет или кто?
А действительно! оживился Борман. Хорошая мысль. Хватит отмалчиваться, герр Шлаг, мы не на Принц-Альбертштрассе, а вы не на допросе. Расскажите, наконец, что с нами всеми происходит.
Да уж, выкладывайте, пастор, поддержал Бормана агент Клаус. А то какая-то полная хреновина здесь творится. Я уж сам окончательно запутался не пойму, жив я или мертв.
Умоляю, скажите нам, святой отец! воскликнула фрау Заурих. Не хотите говорить им, шепните на ушко мне, что с нами приключилось и где мы. Если мы уже на том свете, то почему все и сразу? Ладно еще я, старая грымза, туда мне и дорога, но Габи или господин Бользен? Они еще такие молодые
А я вот охотно верю, что мы в аду, тяжело бухнул Генерал Из Поезда. Где нам, собственно, всем и место. Кроме вас, Кэт, и вас, Габи, разумеется Так что нам скажете, пастор? Не тяните.
Пастор смущенно кашлянул: он не любил быть в центре внимания.
Враг рода человеческого изощрен и злонамерен, осторожно начал он, однако не думаю, что это он. С точки зрения теологических доктрин, по крайней мере, многое не сходится. И на адские муки все, что с нами происходит, тоже не очень похоже
Ну это кому как, с сарказмом заметил агент Клаус. Хотя некоторым из присутствующих, конечно, грех жаловаться. Вот вы, генерал, махнули в поезде коньячку, закусили салями и привет. А мне-то каково? Когда вместо обещанного ящика сардин тебе вновь и вновь всаживают пулю в живот, это, по-моему, и есть сущий ад
Пожалуйста, заткнитесь, Клаус! нервно прервала агента Габи. Ради всего святого! Вас убили, но мы, в отличие от вас, живы. Я твердо помню, что я жива и что со мной ничего плохого не случилось правда, и ничего хорошего тоже. У вас, Кэт, хотя бы остались двое детей, а у меня никого, кроме фрау Заурих.
У меня есть одна идея, подал голос Шелленберг. Помните, Штирлиц, ваш русский классик Теодор Достоевски написал роман под названием «Попок»? Очень похоже на нашу ситуацию: там все умерли, но тем не менее как-то разговаривают между собой
Во-первых, дорогой Вальтер, этот Достоевски никакой не «мой», не надо меня ловить, все равно не поймаете, тотчас же отреагировал Штирлиц. Во-вторых, это не роман, а рассказ. В-третьих, он называется не «Попок», а «Бобок», от слова «боб», то есть растение семейства бобовых, или, вероятнее всего, от слова «бобок», синонима вишневой косточки, или, возможно