Алекс Шу Последний солдат СССР Начало пути
ПРОЛОГ
27 декабря, 1991-ого года. Приволжско-Уральский военный округ. Штаб полкаНу и куда ты собрался? полковник, насупившись, сверлил меня тяжелым взглядом, Ты думаешь, я тебя отпущу? Ошибаешься. Шаркунов паркетных у меня хватает, а вот каждый боевой офицер на вес золота. Ты нужен армии и стране. Понимаешь?
Так точно, сухо отвечаю начальству. Мое лицо полностью невозмутимо.
Да расслабься ты, вольно, досадливо машет рукой начальник, вот скажи мне Шелестов, что за дурь тебе в башку стукнула? Ты же из военной династии, у тебя и дед и отец служили всю жизнь, а ты вот уходить из армии собрался.
Вам честно ответить? уточняю я. Мои кулаки непроизвольно сжимаются, лицо каменеет.
Говори, как есть, устало бросает полковник, мог бы и не спрашивать, сколько лет друг друга знаем
И отец, и дед служили Союзу. Они защищали эту страну и присягали ей. Я тоже клялся «защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни».
Это обещание я не сдержал. Неважно, по каким причинам. СССР больше нет. Мне нечего защищать. СНГ, выплёвываю это слово, я присяги не давал. Считаю, что после этого я не имею права носить погоны. Офицер дает присягу один раз и если она нарушена, никакого морального права продолжать службу не имеет.
Ты на что это намекаешь? Может мне тоже из армии уйти? Что-то ты много себе позволяешь капитан, лицо полковника наливается кровью.
Я Вам высказал свои мысли. Честно, как договорились. Не считаю возможным дальше продолжать службу, отвечаю бесстрастно. Стиснутые кулаки нехотя разжимаются.
Ладно, полковник обессилено откидывается на спинку кресла, подавай рапорт, я подпишу.
4 октября 1993 года. Белый Дом. Москва
Алексей, сейчас сюда зайдет «Альфа», положат всех. Нужно сдаваться, мы проиграли, сопротивляться дальше бессмысленно, нужно сохранить людей живыми, дергает меня за плечо Рудаков. Лицо бывшего майора черно от дыма и лоснится потом.
Сдавайся, равнодушно пожимаю плечами, я останусь здесь.
Это никому не нужный героизм, продолжает настаивать активист «Союза Советских офицеров» пока мы живы, есть надежда.
Раздается грохот взрыва этажом выше. Здание содрогается. На наши головы сыпется штукатурка. Мы непроизвольно пригибаемся. Стряхнув с лица белую пыль, поворачиваюсь к Рудакову.
Не обманывай себя, пристально смотрю в глаза товарищу у нас был шанс. Мы его упустили. Мы просрали страну. Сидеть в тюрьме я не буду. Пошли они все
Ладно, тяжелая рука майора вкладывает мне ладонь второй «стечкин», возьми, он тебе понадобится. Прощай брат.
Рудаков на мгновение притискивает меня к себе и, смутившись, резко отталкивает. Он дает знак двоим оставшимся в живых бойцам, находившимся сзади и вся тройка, перебегая от стены к стене, двигается к выходу.
Я переставляю переводчики-предохранители пистолетов на автоматический огонь, медленно иду по коридору, вытянув руки. Прохожу мимо одной из комнат и останавливаюсь. В помещении, раскинув руки, лежит молодая девушка. На фоне искореженного осколками тела её бледное лицо осталось нетронутым.
Русые волосы покраснели и слиплись от расплывшейся под ней лужи крови. Мертвые глаза на восковом лице уставились в потолок. Только рука еще сжимает разорванное в нескольких местах красное знамя.
Пару минут назад на моих глазах, этажом выше пуля снайпера убила старика. Он пришел «защищать» Белый дом на костылях. На потертом сером пиджаке, вместе с рядом наград блестели медаль «За Отвагу» и орден «Красного Знамени». Уходить старик отказался. Сказал, его место здесь, в здании Верховного Совета. Деда положили, когда он подошел к окну, где толпились возбужденные московские зеваки, глазеющие, как из танков расстреливают их соотечественников, защищавших законный парламент и социалистическую конституцию РФ. Старик начал им что-то кричать о совести и стыде, призывать армию не стрелять в свой народ. Через несколько
секунд ему в лоб всадили пулю. Деда откинуло назад, костыли разлетелись в стороны. Осталась только жирная кровавая клякса на стенке. Сволочи Народная армия, называется. Фашисты не смогли, так свои добили. Будьте вы прокляты, Иуды.
Я отвлекаюсь от невеселых мыслей, кладу пистолеты на пол. Аккуратно вытягиваю флаг из маленькой ладошки, и накрываю им убитую девушку. Нереальность происходящего сжигает мозг. Кажется, что это дурной сон, который сейчас закончится. На мгновение закрываю глаза. Жалость к убитым душит горло спазмом. Секундная слабость проходит. Медленно подбираю «стечкины» и встаю. Чувствую полную опустошенность и невероятную усталость. Кажется, пистолеты весят невероятно много. Усилием воли заставляю себя собраться. Стечкин в левой ладони отправляется за пояс. Извлекаю из кармана яйцеобразную РГД-5. Разгибаю усики. Выдергиваю чеку. Левая рука надежно фиксирует рычаг прижатым к темно-зеленому корпусу. Пока я его не отпущу, граната не взорвется. Живым я сдаваться точно не собираюсь.
Выхожу на лестницу. Гремят взрывы. Трещат автоматные очереди. Спускаюсь вниз. Мимо меня вверх по лестнице пробегает группа мужчин. Один из них в милицейском кителе и с окровавленной повязкой на голове, хватает меня за рукав и кричит: