восприятие России и Запада, вера в русского человека, понимание многообразия русских характеров, формы и способы духовной жизни, мудрость веков как результат духовных исканий представителей разных социальных слоев русского общества.
Однако есть и расхождения, на них указали поставленные Толстым знаки вопроса.
Гоголь считал государеву власть идущей от воли Бога, с волей «небесного Кормчего» он связывал и поведение государева чиновника.
Толстому такие скрепы были не по душе. Он мыслил человека существом свободным, исходившим в исканиях смысла жизни из внутреннего понимания своего духовного предназначения. Не рабское служение в аппарате насилия, а исполнение воли Бога, Хозяина жизни, как любил часто говорить Толстой.
Выставив в конце Письма«Страхи и ужасы России»4 балла, Толстой провел грань между собой и Гоголем в этом вопросе.
В конце Письма«Занимающему свое место»Толстой выставил только один балл единицу. Несмотря на поддержанную им гоголевскую мысль о важности христианского служения человека, он отверг весь текст Письма, в котором автор наивно связывал высоты христианских аспектов власти с судьбой русского дворянства и царя-батюшки, Божьего посланника.
Веруя в Бога, Толстой воспринимал Христа как идеал человека, как Пророка, принесшего в мир Новый Завет Божественные заповеди, открывшие людям суть веры в Бога и смысл жизни. В нем Бог проявил себя в полную силу. Он идеал, к которому каждый человек должен приблизиться, но достичь его невозможно: движение к нему вечно.
Расхождение в понимании сущности Христа и Церкви подобно пропасти, но ведь что-то в религиозном плане должно было роднить Толстого с Гоголем? Ведь есть же какая-то закономерность в неоднократном чтении Толстым «Выбранных мест» и в его поименовании Гоголя «Русским Паскалем»?
Прежде всего заметим, что в раздумьях Гоголя о церкви и духовенстве миряне (русский народ, россияне) предстали не в возвышенных, а в мрачно-тусклых тонах. Они далеки от православной жизни, они чуть ли не трупы на фоне живого дерева Русской Православной Церкви. Им надо приложить все силы для того, чтобы просияла правда и истина Православия. Но они способны совершить сей подвиг и тем самым посрамить католическую Европу.
В своей Переписке Гоголь попытался отвести нападки Европы на «нашу Церковь» (Православную церковь в России. В.Р.). Он был убежден, что ни распространение брошюрок, ни миссионерство, как это принято у «римско-католических попов», ни даже духовное возвышение русского священника до «бесстрастия небесного» не могут вывести «нашу Церковь» на путь истинного христианского благочестия. Она нуждается в подвиге всего русского народа, в искреннем и достойном служении русского человека Богу и ей.
«Церковь наша, писал он, должна святиться в нас, а не в словах наших. Мы должны быть Церковь наша и нами же должны возвестить ее правду. Они (западники. В.Р.) говорят, что Церковь наша безжизненна. Они сказали ложь, потому что Церковь наша есть жизнь; но ложь свою они вывели логически, вывели правильным выводом: мы трупы, а не Церковь наша, и по нас они назвали и Церковь нашу трупом.Как нам защищать нашу Церковь и какой ответ мы можем дать им, если они нам зададут такие вопросы: А сделала ли ваша Церковь вас лучшими? Исполняет ли всяк у вас, как следует, свой долг? Что мы тогда станем отвечать им, почувствовавши вдруг в душе и в совести своей, что шли все время мимо нашей Церкви и едва знаем ее даже и теперь? []
Эта Церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только от времен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта Церковь, которая вся с своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как бы снесена прямо с Неба для русского народа, которая одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!
Нет, храни нас Бог защищать теперь нашу Церковь! Это значит уронить ее. Только и есть для нас возможна одна пропаганда жизнь наша. Жизнью нашей мы должны защищать нашу Церковь, которая вся есть жизнь; благоуханием душ наших должны мы возвестить ее истину» (3, 359).
Но как недостойному стать достойным? «Исполняет ли всяк как следует свой долг»? Каким должен быть человек, совершая движение по духовной лестнице вверх?
Гоголь попытался ответить на эти и другие проблемы внутренней жизни человека. Ответил фрагментарно, но это вполне устроило Толстого, автора грандиозных книг не только в собственно религиозной сфере, но и в области мировой афористики.