посредников вроде хоббитов (так, в Хоббите «Бильбо выступает в роли связующего звена между современностью и древним миром карлов и драконов»). Отец явно осознавал, что будь «Сильмариллион» опубликован, отсутствие хоббитов ощущалось бы как пробел и не только читателями, которым они пришлись особенно по сердцу. В одном из писем отца от 1956 года (Письма Дж. Р. Р. Толкина, с. 238), вскоре после публикации Властелина Колец, говорится:
«Я не думаю, что он имел бы очарование ВК без хоббитов! Насыщенный мифологией, эльфийским волшебством и всеми теми «высокими словесами» (как мог бы сказать Чосер), что столь не по вкусу многим критикам».
« До свидания, судари мои хоббиты! Может, еще встретимся у меня дома. Там мы усядемся рядышком, и вы будете рассказывать обо всем, что только душа пожелает: о делах ваших предков, сколь вы их помнитеХоббиты низко поклонились.
Вот тебе и король Роханский, вполголоса заметил Пиппин. Замечательный старикан, и очень вежливый».
«Сильмариллион отличается от ранних произведений Толкина отказом от традиций романного жанра. В большинстве романов (включая Хоббита и Властелина Колец) на передний план выдвигается один герой, наподобие Фродо или Бильбо, а затем рассказывается приключившаяся с ним история. Конечно, создает историю романист, и потому он всеведущ: он может объяснить или показать, что происходит «на самом деле», противопоставляя это ограниченному полю зрения своего персонажа».
Есть и третье соображение (которое профессор Шиппи выдвигает в другом месте):
«[Властелину Колец], подобно Беовульфу, в полной мере свойственно «ощущение глубины», возникающее, как и в старом эпосе, благодаря вкрапленным в него песням и отступлениям, вроде лэ А рагорна о Тинувиэль или упоминания Сэмом Сильмариля и Железной Короны, рассказа Эльронда о Кэлэбримборе и множества других. Однако это ощущение является свойством именно Властелина Колец, но не вставных историй. Рассказывать их отдельно от обрамляющей повести и ожидать, что они сохранят свое очарование, было бы ужасной ошибкой ошибкой, которую Толкин воспринял бы болезненнее кого-либо другого. Как он писал в поясняющем письме от 20-го сентября 1963 года:«Меня терзают сомнения относительно этой затеи [написать Сильмариллион]. Часть притягательности ВК возникает, как я полагаю, благодаря отблескам мощного исторического пласта, служащего повествованию фоном и приковывающего внимание подобно неизвестному острову на горизонте или башням далекого города, отблескивающим на солнце сквозь дымку расстояния. Приближение разрушает волшебство, если только при этом не открываются новые дали» (Письма, с. 333).
Приближение разрушает волшебство. Что же до явления новых далей, то проблема, над которой Толкин, должно быть, не раз ломал голову, заключается в том, что во Властелине Колец Средиземье уже старо и обременено оставшейся позади историей. Сильмариллион же, в его полном варианте, был призван начать с самого начала. Но как можно создать ощущение глубины, когда ты уже опустился на самое дно?»
Цитированное здесь письмо определенно свидетельствует, что отец воспринимал (следует, наверное, уточнить: временами воспринимал) все это как серьезную проблему, которая для него не была новой: еще во время работы над Властелином Колец, в 1945 году, он писал мне (Письма, с. 110):
«История должна быть рассказана, иначе это не история, однако сильнее всего действуют именно нерассказанные истории. Я думаю, упоминание о Кэлэбримборе тронуло тебя потому, что оно вызывает острое ощущение бесконечности, свойственное всем недосказанным историям: далекие горы, на которые никогда не взберешься, темнеющий на горизонте лес, которого (как дерево Ниггля) никогда не достигнешь, а если достигнешь, он становится всего лишь соседней рощей»
(Перевод А. Дубининой)
Этим своим «Здорово!» Сэм не только опосредует (и «присэмляет») высокое могучих королей Нарготронда и Гондолина, Дурина на его резном каменном троне, но и относит их еще дальше, в волшебную даль. И в этот миг кажется, что волшебство развеется, только тронь его.
Профессор Шиппи говорит, что «рассказывать [те истории, которые лишь упомянуты во Властелине Колец] отдельно от обрамляющей повести и ожидать, что они сохранят свое очарование, было бы ужасной ошибкой». Ошибка, по всей видимости, заключается не в том, чтобы вообще рассказывать истории, а в том, чтобы питать относительно них такие иллюзии. Отец в 1963 году явно представляется профессору Шиппи ломающим голову, стоит или нет браться за перо, ибо слова письма: «Меня терзают сомнения относительно этой затеи» профессором истолкованы как «затеи написать Сильмариллион». Но, говоря это, отец ни в коей мере не имел в виду собственно произведение, которое в любом случае было уже написано, а по большей части и неоднократно переделано (аллюзии во Властелине Колец не иллюзорны).