III. К белым в гости
Я встал и направился в кабинет к тов. Петрову. Мы столкнулись с ним в дверях. Он шел ко мне.
Я показал ему белогвардейскую сводку. Говорить с ним мне пришлось недолго.
Знаешь, Вася, сказал
он, я не Пинкертон, не Шерлок Холмс. Мое дело бить белых, бить и бить. Ты первым открыл шпиона. Ты член Ревсовета. Тебе и книги в руки. Действуй в интересах революции и никаких. Одобряю и соглашаюсь заранее.
Никаких приказов о моем отъезде решено было не отдавать, никого не извещать в интересах конспирации.
Я буду тебя ждать, говорил Петров, когда сделаешь все, приедешь, доложишь. Вот и баста! Закуривай!.. Когда едешь?..
Сегодня Сейчас Как и каким образом покажут обстоятельства. Главное еду! До свиданья!
До свиданья, братишка! Счастливо!
Мы поцеловались. Я вышел из штаба.
Всякому, знакомому с положением дел на Гражданской войне, хорошо известно, что перейти боевой фронт, перебраться с одной воюющей стороны на другую, забраться в чужой тыл не представляет особых затруднений. Гражданский фронт не есть непрерывная линия окопов, укреплений, застав. Только в боевых местах, главное, по коммуникационным линиям, вдоль железнодорожного полотна, вдоль больших судоходных рек имеются заслоны, смычки, фронты. Отдаляясь от фронта вправо или влево, вы всегда можете попасть в такую местность, где нет ни той, ни другой воюющей стороны. В эти «нейтральные» местности являются поочередно то белые, то красные, иногда уходят далее, иногда остаются здесь в виду стратегической важности, иногда здесь возникает новый фронт, а иногда и сами жители не знают, «чи они красные, чи они белые»!..
Я, осведомленный одинаково с расположением наших и белогвардейских частей, знал, что севернее нас верст приблизительно на двести попадаются деревушки, где ни красных, ни белых нет. Туда я думал и направиться, а оттуда пробраться в штаб белых. От этих деревушек было около сорока верст до станции «Омулево» крайнего пункта железнодорожной линии, находящейся в зоне белых и ведущей в город Тайгинск, где и был штаб действующей против нас белой армии.
Я мог бы, конечно, направиться прямо через оба фронта и, конечно, меня пропустили бы наши заставы, и я мог бы сразу очутиться у белых. Но не решился.
Не потому, что это было более рискованно. Я тут выигрывал во времени, но потому, что здесь меня знала в лицо красноармейская масса и появление мое на передовой линии, а затем и переход через заставу вызвал бы наверняка разговоры среди товарищей красноармейцев. Эти разговоры смогли бы дойти случайно до населения. От них до белых.
Я пришел домой, тщательно обдумал первоначальные шаги, собрал, что считал необходимым, и через полчаса штабной «мерседес» мчал меня на север по отличному шоссе. Шофером был мой старый приятель-механик, с которым мы давно жили душа в душу и который не раз спасал меня во всех случаях боевой жизни. В нем я был уверен, как в самом себе, но и он знал только, что меня надо довезти до определенного пункта и потом ему надлежало возвратиться в штаб и быть немым, как рыба
Ровно через сорок восемь часов после получения в штабе белогвардейской сводки к станции «Омулево» подошел солдатик-инвалид на костыле Вместо левой руки у него болтался пустой рукав с приколотым на нем замусоленным Георгием.
Инвалид побродил по станции, узнал, когда уходит поезд в Тайгинск и подсел к группе кондукторов, которые с сундучками вышли принимать поезд.
Когда подали состав, инвалид явился к коменданту станции и, предъявив свои документы, получил разрешение сесть на поезд.
В документах было сказано, что калека-инвалид, возвратившийся из германского плена, пробирается к себе на родину, в город Тайгинск.
У инвалида оказались деньжонки, и обер-кондуктор милостиво разрешил ему сесть в служебное отделение.
Инвалид расщедрился на бутылку монопольки и был принят бригадой, как родной. Только из себя был не очень разговорчив: «Еду, мол!.. Кого-то найду дома? Шесть лет не был»
Однако за компанию стаканчик пропустил
IV. У «пекарей»
Идти, конечно, было очень трудно: с одной стороны непривычный костыль, с другой стороны погнутая в коленке нога с подвязанной культяпкой.
Все эти принадлежности я приобрел в нейтральной местности у калеки-пастуха, дав ему компенсацию в виде старой николаевской рублевки, которой он был несказанно доволен.
Милостыню, что ли, подстреливать хочешь? спросил меня любопытный старикашка.
Угадал, дедушка! Хочу походить, посбирать. Калеке-то скорей подадут!
Старый Георгиевский крест я нашел как-то в избе, еще давно, и он все время валялся у меня. Теперь, нацепив его, я еще крепче законспирировал
себя инвалидом мировой войны.
Я знал, что в Тайгинске существовала до сих пор наша не проваленная организация еще с 17 года. Центром организации являлась пекарня на главной улице города, пекарями и хозяином которой были наши товарищи-коммунисты. Из этой пекарни шли красные щупальца по всей белогвардейской округе. Здесь собирались все сведения, составлялись листовки, отсюда шли прокламации. О существовании красной организации в Тайгинске, конечно, знали все прокламации нет-нет да появлялись в стенах города. Власти искали «гнездо большевиков», но найти не могли. Тайну пекарни знали немногие даже из нас, партийных. Я лично узнал о пекарне только от нашего начальника Особого отдела, который как-то в докладе упомянул об этом в связи с побегом из белогвардейской тюрьмы нашего разведчика.