Присаживайся, чему обязан столь неожиданным посещением?
С Никитой Катя никак не могла найти нужный тон разговора. Колосов умел одну и ту же фразу произнести с десятью самыми различными нюансами. Иногда было трудно понять, говорил он
серьезно или вешал лапшу на уши, в чем, по его собственному признанию, он был великим умельцем.
В первый раз, когда они познакомились. Катя вежливенько обратилась к грозному начальнику «убойного» отдела:
Никита Михайлович, вы...
Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет? осведомился вдруг Колосов.
Двадцать семь.
А мне тридцать два, ответил он. Я вам в отцы не гожусь, солидности еще не добрал. Так что зовите меня Никитой и на «ты», пожалуйста. Мы ведь коллеги, правда? При этом в его зеленых глазах мелькнула какая-то искорка.
С тех пор они были на «ты», однако сердечности их отношениям это не прибавило.
Из района только что приехал. Не ел еще даже, пожаловался он. Кофе хочешь?
В розыске нельзя быть строптивой: предлагают тебе кофе пей не отказываясь. Просят разрешения закурить в твоем присутствии разрешай, не кобенься. Розыск недаром считает себя солью земли, настоящими мужиками. А настоящие, как известно, любят повелевать. Не надо отказывать им в этом маленьком удовольствии.
Только полчашки и несладкий, сказала Катя. На самом деле она знала, что сейчас ей не удастся сделать и глотка. Ты в Жигалово выезжал, да? спросила она тихо.
Никита молча кивнул. Лицо его как-то сразу застыло.
Ты их видел?
Он снова кивнул. Переложил трофейный радиотелефон на подоконник и взял оттуда жестяную баночку кофе и два подозрительно мутных на вид граненых стакана.
Крови много? спросила Катя. Он обернулся.
Крови много, Катерина Сергевна. Там двухкомнатная квартира. Дом сталинский, в самом центре, на площади. Стены как в дзоте, потолки четыре метра. Кухня просторная. В общем, квартирка что надо. Выгодная. Он умолк, поболтал ложкой в своем стакане, размешивая сахар. В меньшей комнате жили старичок со старушкой. Силины пенсионеры. А в большой их дочь и внучка Леночка, трех годиков от роду... Там их всех и нашли. Девочке он разбил голову железным прутом. Она даже не успела проснуться.
Кто он? Чистяков или Кочет? Никита вскинул на нее глаза. В их зеленой глубине заплясал какой-то недобрый огонек.
А, прочла уже. Быстро ты новости сечешь. А вот в этом, милочка, и загвоздка кто! Их задержали на одной хате. И сразу же начали допрашивать. Взрослых они на себя берут, считай, что поровну делят. А вот девочку сваливают один на другого. Один на другого, повторил он глухо.
Брали-то со стрельбой? осведомилась Катя как можно вкрадчивее.
Что? Он о чем-то думал.
Брали со стрельбой или нет?
Стреляли. Это прозвучало так же невозмутимо, как у Сайда в «Белом солнце пустыни».
А подробности осмотра места... Катя чувствовала, что наглеет все больше и больше.
Никита достал из ящика и бросил на стол пачку цветных фотографий.
На. Любуйся. У Тимки Марголина «Полароид» был, он для музея нащелкал.
Катя взяла в руки первый снимок. Колосов молча наблюдал за ней. Затем отвернулся к окну.
Больше всего ее поразила не мертвая девочка, нет. Она лежала в кроватке, уткнувшись в подушку, всю в красных брызгах. Ее было плохо видно в ворохе постельного белья. Рядом с кроваткой валялся розовый плюшевый заяц. Нет, не этот заяц, не пропитанная кровью наволочка, а лицо старухи Силиной, лежавшей на ковре у самой внучкиной постели, вспоминалось впоследствии Кате чаще, чем она бы того хотела.
Старуха в папильотках и ситцевой ночной сорочке, желтой в синий цветочек. По ситцу расплылось несколько крупных бурых пятен. Старуха скрючилась, прижимая морщинистые руки к животу. Рот ее свело в немом крике.
Катя просмотрела снимки. Затем наклонилась, выдвинула первый ящик колосовского стола и убрала их с глаз долой.
Они продали квартиру, да? спросила она.
Продали.
Кому?
Тот, кому они ее продали, уже успел тоже ее продать. Он загнал ее какой-то фирме, поставляющей в Москву овощи, с переплатой загнал. А сам уж пять дней как улетел на Глифаду.
На Глифаде сейчас холодно, заметила Катя. Градусов пятнадцать всего, и море холодное.
А ему чихать на море.
Но почему они не уехали? Почему жили в квартире до сих пор?
Они должны были перебраться в Троицк. У старушки сестра умерла там и завещала квартиру своей племяннице. Они решили немного потесниться продать ту, за которую больше бы дали денег.
Дочери что, зарплату не платили? Никита двусмысленно хмыкнул.
Ее завод стоит уже третий год. Она в бойлерной дежурной подрабатывала. А по образованию инженер. У стариков пенсия копеечная. А у внучки малокровие. Надо было лечить.
Теперь уже не надо, сказала Катя. Ее-то
за что? Она ведь все равно не свидетель. Разве такая кроха их бы опознала?
Им приказали: мочить всех. Чтобы никаких наследников. Никого. Ясно?
Но эта квартира не такое уж и сокровище. Наверняка там нужен ремонт. Потом от Москвы далеко. Это же не столица, не ближние районы, не сдавалась Катя.
Сейчас убивают, Катенька, совсем не ради десятков тысяч долларов, не за сотни. Вова Кочет, например, пришьет любого за бутылку водки. У Чистякова ставка чуть повыше: две бутылки водки и банка пива.