Одним словом, выдающиеся деловые люди послереволюционного Петрограда типа Колодина по поводу денег особо не расстраивались у каждого был свой печатный станок!
Ничего не подозревавший о взаимоотношениях Антона Евлампиевича с ЧеКа начальник входившего в Комиссариат юстиции Петроградского уголовного розыска А. А. Кирпичников арестовал Колодина за спекуляцию окончательно. Он не стал церемониться с арестантом и когда узнал о фокусах с ним чрезвычайки, потому что являлся бывшим начальником питерской сыскной полиции и ни во что не ставил как былую, так и нынешнюю охранку. Правда, чекисты, уже выяснившие колодинские связи, все равно потеряли интерес к Антону Евлампиевичу.
Поэтому дело Колод ина оказалось в ведении председателя комиссии Наркомюста Орлинского, начавшего готовить его к ревтрибуналу, суд которого неминуемо заканчивался для таких, как Антон Евлам-пиевич, расстрелом. И вот за три дня до трибунальского заседания Колодин бежал из петроградской тюрьмы
«Кресты», а теперь отомстил при помощи налетчиков Орлинскому, чуть не пустившему ловкача в расход
На кабинетном окне снаружи была перепилена решетка, выставлено стекло, внутри взломали стол и венской работы секретер красного дерева, отделанный бронзой. Ящики вычищены до последней бумажки, стол и пол сплошь усеяны обрывками бумаги, папки с делами исчезли. Из вещей пропали дорогой сафьяновый портфель, пресс-папье, расписная лаковая шкатулка с канцелярскими принадлежностями.
В комнату заглянул председатель соседней 5-й уголовно-следственной комиссии Мирон Прохорович Турков, ровесник Орлинского. Рыжий от природы, он имел такого же цвета кустистые брови, припудривал после бритья лицо и вдобавок обладал золотыми пломбами в передних зубах.
Шнифферы потрудились, назвал Турков взломщиков мелкого пошиба, в отличие от «медвежатников», «музыкантов», работавших только по сейфам, и присовокупил любимую поговорку: Плохо не клади, вора в грех не вводи!
Первым обнаружил взлом привратник Иван Мо-кеевич Колотиков, стороживший здание еще при императорских чиновниках. Когда рассвело, он из бокового крыла увидел на фасаде первого этажа развороченное окно кабинета Орлинского.
Находившийся сейчас здесь Иван Мокеевич не особенно переживал, потому как элодеи влезли снаружи, за что больше должны отвечать уличные патрули Комитета революционной охраны. Но старик внезапно переменился в лице, когда Орлинский заметил в бумажном ворохе на столе совершенно посторонний ему, некурящему, предмет: металлический портсигар с гравировкой, изображавшей сцену из военной жизни.
Обратились в уголовный розыск по соседству, и сразу же два его сотрудника явились в кабинет с собаками-ищейками. Те обнюхали портсигар и мгновенно взяли след, который почему-то вел не через окно на улицу, откуда пришли и куда должны были уйти воры, а внутрь здания. Псы понеслись прямо в привратницкую Колотикова, огласив ее радостным лаем.
Дело в том, что и старичок не курил. Поэтому он, хотя прежде всех и заходил в обворованный кабинет, не мог оставить там никакого портсигара. Что за нужда была хозяину этой вещицы побывать и в привратницкой? Не наводчик ли ночной кражи сам Иван Мокеевич?
С меловым лицом стоял привратник под прицелом взглядов собравшейся кучки служащих.
Кто-то проговорил со вздохом:
Эх, Мокеич, несчастье ты маринованное
Тем не менее комиссар Орлинский почему-то не стал в этот день допрашивать старика.
Сегодня Бронислав Иванович не засиделся до ночи, как обычно. Когда начало смеркаться, он собрал вновь заведенные папки, поглядел через уже вставленное оконное стекло и чему-то улыбнулся. Поднялся из-за резного письменного стола елизаветинского рококо с капризно изогнутыми завитками, надел офицерскую шинель с ало-черными артиллерийскими петлицами и защитного цвета фуражку, отчего стал походить на породистого батарейца высоколобый, сероглазый, с русыми усами и бородкой на удлиненном лице.
От подъезда комиссариата Орлинский зашагал к Невскому проспекту, любуясь архитектурным парадом на прилегающей Александрийской площади со сквером, где в центре высился памятник Екатерине Великой. В глубине впечатлял длинный фасад Публичной библиотеки, на котором между восемнадцатью колоннами были установлены статуи ученых и поэтов античного мира. Величавой торжественностью как бы звучал Александрийский театр, выделяясь своей шестиколонной лоджией под колесницей Аполлона, во многом напоминающей квадригу над Большим театром в Москве.
Ансамбль Аничкова дворца, где проводил детство Государь Император Николай Второй, отделялся от площади великолепным узорочьем чугунной решетки. Теперь в Аничкове расположился «Райпродукт», ведавший сельскохозяйственным инвентарем и машинами, текстилем, табаком и папиросами, кожей, обувью и галошами, стеклом, спичками и провизией А дворцовые липы, сирень, вязы, помнящие царей, будоражили смолистым запахом набухающих почек так же, как и тогда, когда между ними по весенним аллеям скользили фрейлины, подбирая и приподнимая шлейфы платьев, прохаживались флигель-адъютанты в аксельбантах.
С угла Екатерининской и Невского Орлинский направился к Елисеевскому гастроному, остановился и оглядел его зал через огромные окна в стиле модерн, украшенные барельефами фигур и ваз. Там антоны колодины могли покупать из провизии все, чего душа пожелает.