А потом и на шоссе, согласился я. Остаётся только добраться до столицы, там аэропорт, и
Ищи ветра в поле, закончил он, внезапно встрепенувшись от неожиданности:
Стоп! он поднял клеёнку. Нашё-ёл!
Костик буквально заорал от восторга, захлёбываясь и глотая слова.
Е-есть! Вот она, Саня!
Мы с волнением принялись читать корявые строки, нацарапанные впопыхах на клочке бумаги, а когда прочли, кинулись друг другу в объятия.
Ай да старик! Ай да чертяка! Какой молодец, что догадался!
Жив наш предводитель! ликовал Костик. Знает о нас, видел ракету!
Теперь, Костя, с восторгом предложил я, когда первые эмоции улеглись, можно и основательно подкрепиться, благо, что Боровский не всё опустошил в холодильнике.
Радости нашей не было предела, разве что немного огорчала смерть пограничников.
Разогревай, а я проверю лодку, в рабочем ли она состоянии. Быстро перекусим, и если она на ходу, поплывём к плотине оповестить войска о сбежавшем нацисте.
Было тихо, обезьяны попрятались от полуденного солнца в кроны деревьев, и только звук далёкого водопада воодушевлял нас на дальнейшие действия.
Теперь только к Джорджтауну.
********
Выехав утром на джипе, беглец с пленником углубились по наезженной колее внутрь густого леса. Андрей Сергеевич вёл машину по ухабам. Грабовский, сидя на жёстком заднем сиденье, негромко командовал, сверяясь с картой, захваченной им в сторожке пограничников. В его планы не входили нежелательные встречи с местными жителями, и тем более он не хотел попасть в ту деревню, откуда были родом убитые им солдаты. Там остались их семьи, а значит, увидев знакомый «Виллис» с чужими людьми, у людей могли возникнуть вопросы, какие обернулись бы для Грабовского на редкость скверными неприятностями. Поэтому, сверяясь с картой, они огибали наезженные тропы и старались держаться безлюдных мест с едва заметными звериными следами. Дальше пойдёт Гвианская низменность, которая непосредственно уткнётся своими болотами в побережье Атлантического океана. А там уже и Джорджтаун.
Разжигай костёр, велел он профессору, когда они остановились на привал. Здесь нас никто не увидит. И не смотри по сторонам, всё равно никто не придёт на помощь. Твои сосунки уже давно перевариваются в желудках пум или ягуаров, хохотнул он. Недаром я их ботинки выкинул для приманки. А будешь мне перечить,
пристрелю.
Я тебя не боюсь, ответил старик, разжигая костёр и раскладывая на захваченном в сторожке одеяле съестные припасы. Бояться мне тебя нужно будет в Лиссабоне, там я тебе уже стану обузой и нежелательным свидетелем.
Да нужен ты мне там! Отпущу на все четыре стороны, и катись к ядрёной фене к такой-то матери.
Беседуя в таком духе, они перекусили, отдохнули, и спустя два часа двинулись дальше. Спать агент решил в пещере. Благо здесь было безлюдно, и лишь старые наезженные колеи прочерчивали каньон в различных его направлениях. В этом плане Грабовскому повезло. Мёртвых пограничников хватятся нескоро, по всей видимости, только при пересменке, думая, что у тех просто вышел из строя передатчик, а когда хватятся, он будет уже далеко в Европе.
В полночь они остановились у небольшой пещеры, огонь разводить не стали, заправили из канистр бак и, привязав профессора на ночь, оба уснули, утомленные дорогой.
Луна светила сверху своим серебристым сиянием, кругом ползали змеи, копошились скорпионы, но путники не уделяли им внимания.
Они спали.
А когда проснулись, уже светлело.
Когда рассвело, они покинули пещеру.
Следы двух путешественников исчезли навсегда, как и их машина: никто и никогда их больше не видел, а вся дальнейшая информация о них лишь наши домыслы и предположения. В тот день они канули в вечность, растворились в пространстве, исчезли с лица земли.
Повинуясь собственной интуиции, мы с Костиком продолжали нагонять их по воде, пересев на катер в срочном порядке и, отправившись к плотине, совершенно не подозревая, что этот день станет последним для нашего начальника экспедиции.
Что стало с ним дальше навсегда осталось загадкой.
********
Шум водопада Кайету остался где-то слева от нас.
Река разветвлялась на несколько рукавов, мы плыли по карте весь день, благо горючего в лодке было достаточно, двигатель работал исправно, и уже к вечеру нам, наконец, стали попадаться мелкие поселения, разбросанные по обеим сторонам реки. Сначала две-три хижины, затем домики на сваях, потом стали встречаться рыбацкие донки, с которых нам приветливо махали руками. Хижины и домики на сваях постепенно сменялись более крупными населёнными посёлками. Костры сменились электричеством, берег, из дикого, превратился в ухоженные причалы и бетонные пристани; нам что-то весело кричали, предлагали рыбу, и везде улыбались. Я сидел сзади на руле, Костик отвешивал всем поклоны, один раз даже запустил ракету из арсенала таможни, чем привёл в неописуемый восторг местных ребятишек на берегу. Я радовался вместе с Костей, который в эти моменты казался на редкость счастливым.
Появились катера: один из них, военный, стал сопровождать нас к причалу, а когда пограничники отдали нам честь, как полагается по службе, Костик едва не прослезился.