Кенджи сделал ещё один шаг к ней, вторгаясь в её личное пространство. Аяка попятилась и вжалась в стену. На её лице отражалась истинная паника. Она явно не знала, как избавиться от этого прилипалы, не устроив скандал. Японцы Готовы унижаться и страдать, лишь бы лишний раз не показаться грубыми. Особенно девушки. Наши бы как влепили пощечину, и летел бы этот герой дальше, чем видел.
Я никогда не считал себя принцем на белом коне, который спасает принцесс. Но как же мне захотелось подойти и просто сказать этому павлину пару ласковых. Да и Кенджи меня откровенно бесил, не могу не признать. Однако я понимал, что это лишь усугубит ситуацию, особенно для бедной медсестры Аяки. Нужен был другой подход.
Я сделал глоток своего жуткого кофе, громко отхлебнув, чтобы привлечь внимание.
Какого чёрта, Херовато? Не видишь, мы разговариваем? прошипел Кенджи.
Вижу, что ты мешаешь человеку работать, спокойно ответил я. Аяка-сан, профессор Тайга просил вас зайти к нему. Очень срочно. Кажется, что-то по поводу того пациента из седьмой палаты. Говорил, что кроме вас никто не разберётся.
Глаза Аяки на секунду расширились от удивления, но она тут же все поняла. В них мелькнула искра благодарности. Кенджи же нахмурился.
Тайга-сенсей? переспросил он с недоверием.
Да, невозмутимо кивнул я, делая еще один глоток своего пойла. Сказал, что вопрос не терпит отлагательств. И выглядел он, как обычно, не очень довольным.
Одно упоминание недовольного Тайги подействовало на Кенджи, как святая вода на черта. Он тут же отступил от Аяки на безопасное расстояние.
А, ну раз профессор зовет пробормотал он. Тогда, конечно, беги, Аяка-тян. Работа прежде всего.
Аяка низко поклонилась, прошептав одними губами «Спасибо, Херовато-сан», и пулей вылетела с кухни. Кенджи проводил её расстроенным взглядом, словно у щенка отняли любимую косточку, а потом развернулся ко мне.
Ты, Херовато! Вечно лезешь не в своё дело. Думаешь, раз пару раз повезло, так ты теперь герой?
Не думаю, Кенджи, я допил кофе и бросил стаканчик в урну. Я просто не люблю, когда обижают симпатичных медсестёр. Это портит мне аппетит. А у меня, между прочим, впереди ещё целая ночь дежурства.
Он весь покраснел, как сеньор Помидор, начал что-то бурчать, но я не слушал. Просто откровенно игнорировал его, пока рылся в шкафчиках, надеясь найти какую-нибудь старую, забытую кем-нибудь пачку печенья. Есть хотелось жутко. Кенджи же, поняв, что от меня ответа не дождеться, крикнул что-то не особо цензурное и, громко хлопнув дверью, удалился.
Я остался один. Вдруг через минуту дверь снова тихонько открылась, и на кухню снова заглянула Аяка.
Он ушел? прошептала она.
Испарился, как утренняя дымка над Фудзи, улыбнулся я. Заходите, не бойтесь.
Она вошла и с облегчением выдохнула.
Спасибо вам, Херовато-сан. Он бывает слишком настойчивым.
Есть такой тип людей. Они, к сожалению, не подвержены лечению. Но вы не обязаны это терпеть. В следующий раз просто скажите ему, что он похож на перезрелый баклажан..
Она хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
Вы совсем не такой, как о вас говорят, вдруг сказала она.
А что обо мне говорят? с деланым интересом спросил я. Надеюсь, последняя версия про внука императора еще актуальна? Мне она нравится.
Она рассмеялась, и на этот раз искренне, без тени смущения.
И это тоже, но,
покачала головой она, вдруг становясь серьезной. Говорят, что вы стали другим. Раньше вы были лентяем, бездарем, вечно недовольным. А сейчас вы такой.
Аяка молчала. И я молчал в ответ.
Возможно, у вас и впрямь душа императора, наконец улыбнулась она, а затем, взглянув на настенный часы, охнула: Мне же нужно к пациенту! Извините, Херовато-сан! И спасибо!
Я и сказать ничего не успел, как медсестра Аяка скрылась за дверью. Я хмыкнул, постоял так еще немного и, так и не найдя, чего бы перехватить, направился в кардиологическое отделение.
Можно сказать, отделение кардиореанимации жило своей тихой, напряженной жизнью. Здесь не было суеты приемного покоя, только мерное пиканье мониторов и приглушенные шаги медсестер. Сам того не замечая, я направился к палате того самого старика с мандаринами. Он лежал на кровати, приподнятой у изголовья, и хмуро смотрел в окно, за которым сгущались сумерки. Подключенный к нему монитор рисовал ровными зелеными линиями вполне приличную кардиограмму.
Как себя чувствуете? спросил я, входя в палату.
Он медленно повернул голову.
А, это ты, проскрипел он. Кривоногий. Чего пришел? Проверить, не освободил ли я койку?
Решил убедиться, что вы не едите те дрянные мандарины и не рискуете снова оказаться у меня на столе, парировал я.
Он хмыкнул, но в глазах его на долю секунды промелькнуло что-то похожее на интерес.
Садись, раз пришел, кивнул он на стул у кровати. Все равно скучно. По телевизору одна чушь.
Я сел. В палате пахло лекарствами и стерильностью. На прикроватной тумбочке рядом со стаканом воды стояла небольшая, старая деревянная шкатулка. Я поправил ему капельницу, проверяя скорость инфузии.
Так и не представился, сказал я, нарушая тишину. Акомуто Херовато.
Судзуки, буркнул он. Судзуки Ичиро.