К счастью, Леночку хворь не коснулась, мне бы радоваться, что появилось лишнее время для занятий латинским языком, но тетушка редиска, решила, что племянницу следует отправить домой, в Белозерск. Дескать нечего ей в Череповце делать, если занятий нет, маменька с папенькой по дочке соскучились, заодно и Рождество встретит в кругу семьи. А то, что жених станет страдать так ничего страшного, земская почта работает исправно, пишите друг другу письма. Бумага и любовные объяснения вытерпит, и упражнения по латыни.
Эх, значит, прямо в Городскую управу.
Василий Яковлевич Абрютин, в старом мундире, зато с новыми погонами надворного советника, с орденом святого Станислава третьей степени, удачно дополнившим его боевые награды, встретил меня радушно, усадил и сказал:
Кажется, убийств у нас нынче нет, если не считать того, что крестьянка заспала младенца. Урядник написал баба с ума сходит, волосы на себе рвет. Сомневаюсь, что вы дело по данному факту будете открывать.
Правильно сомневается господин Абрютин. Дело я открывать не буду. В моем прошлом то есть, в здешнем будущем, уголовное дело бы возбудили по факту причинения смерти по неосторожности. Формально все правильно. Молодая мама, заснувшая вместе с младенцем, должна была предвидеть, что придавит носик и ротик малыша грудью или одеялом. А как быть, если мамка сама еще девчонка, не спала ночь, а то и две-три, отключилась? Да что ей какое-то наказание, если она сама себя поедом ест? Теперь же, ребенка у нее не будет, зато останется судимость, словно пятно не на совести, а на сердце. Какой суд, если она сама себе суд устроила? Руки бы на себя не наложила с горя.
Даже если предположить, что в погоне за формальной справедливостью ведь убийство по неосторожности было, я открою дело, допрошу всех и вся, установлю обстоятельства, передам прокурору, а тот доведет до суда, ни капельки не сомневаюсь, что присяжные признают женщину невиновной.
Нет уж, пусть я в чем-то и нарушу закон, но совесть останется спокойной.
Василий Яковлевич придвинул мне исписанный лист бумаги:
Как чувствовал, что Иван Александрович придет, велел переписать. Извольте.
И что что тут у нас? У тут у нас, самое поганое изнасилование. Из рапорта урядника 2 стана следует, что 'Крестьянин деревни Романда Дмитрий Бойцов, 19 лет, изнасиловал крестьянку оной же волости Дарью Мефодьеву, 18 лет. Родители Дарьи отвели девку в дом Дмитрия, передали с рук на руки его родителям. Сам Дмитрий обещал на девке жениться, но спустя две недели его родители привели бывшую девку обратно в родительский дом, сказав, что их сын жениться не станет. Мол Дарья по хозяйству работать не желает, ничего не умеет.
Родители Дарьи Мефодьевой желают привлечь насильника к ответственности'.
М-да Сомневаюсь, что даже в двадцать первом веке следователю удалось бы доказать по такой жалобе факт изнасилования. Примерно, как если бы жена накатала заявление на мужа дескать, не хотела близости, тот настоял.
Что скажете, Иван Александрович? со смешком спросил Василий Яковлевич. Станете дело открывать? Или, как вы любите говорить нафиг?
Конечно нафиг, фыркнул я. Дело-то открыть можно, только судебной перспективы не вижу. Замучаюсь доказывать, что изнасилование имело место. Еще ладно, если бы девка прибежала домой, растерзанная, в порванной одежде, а ее родители сразу к уряднику обратились. Так нет, она потом со своим
насильником две недели жила. Как факт насилия доказать? Перешлите священнику, пусть разбирается. Парня пристыдит, на путь истинный направит, а еще лучше, если родители Дарьи дочери курсы по домоводству организуют, чтобы ее замуж взяли. Но унтеру из Романды накажите пусть, на всякий случай, присматривает за Бойцевым. Кто знает, не захочет ли парень еще какую-нибудь девку снасильничать? Дескать наказания не было, теперь все могу. Пусть предупредит мол, если что, бумажку из-под сукна вытащим, припомним все, что от всемирного потопа случилось.
Урядник там человек суровый, присмотрит. А заодно и за отцом Дарьи придется приглядывать, чтобы тот самосуд не учинил.
Вот и славно, одобрил я будущие действия урядника. Встал, отодвинул стул. Не стану вас больше отвлекать. А копию рапорта, я на всякий случай прихвачу. Мало ли что.
Иван Александрович, наслышан о вашем горе, с сочувствием сказал Абрютин. Улыбнувшись, изрек. Понимаю, что хозяйственные дела, штука сложная и мужчинам не всегда покоряются.
Ну вот, и он туда же.
Со позавчерашнего дня я живу один, уныло влача свое существование. В доме пусто. Нет ни одной живой души. Ни женщины, ни кота.
Наталья Никифоровна вдруг решила съездить к родственникам. Семь пятниц на неделе. Ведь говорила же не поедет, спишется, пригласит на свадьбу, а тут, вон оно как. Есть, правда, у меня некое подозрение, что Наталья таким образом от грехов сбежала типа, пока рядом со мной, удержаться не удастся, а если уехать, так можно и не грешить.
Впрочем, плотские утехи (прошу прощения за грубый оборот, но ничего другого не пришло в голову), это одно, это переживу, но осталась проблема, с которой не сумел справится самостоятельно. И проблемой стала русская печь.