Интересно, сказала Мэри.
Что будем делать?
Наведаюсь по адресу. А ты сиди в номере. «В поле» от тебя в России проку мало. Все будут на тебя пялиться. Помнишь, как в Ленинграде на вокзале к тебе подошли дети и попросили передать привет негритянским пролетариям всего мира?
Мэри сейчас проявляла деликатность. От Пруденс Линкольн с ее сугубо кабинетными талантами «в поле» проку не было бы и в Нью-Йорке. Но ассистентка всё равно надулась.
Я всегда подозревала, что ты скрытая расистка. Ладно. Гуляй, развлекайся. А я допишу статью про апологию белого супремизма в романе «Унесенные ветром» для еженедельника «Ричмонд Афро-Америкэн».
Подремлю, пожалуй, громко сказала Мэри. Повесь табличку «Не беспокоить».
Слушаюсь, мэм.
Номер был двухкомнатный. В спальне, где большая кровать, собиралась разместиться Пруденс. Начальнице она оставила диван в гостиной, что, учитывая бессонный образ жизни Мэри Ларр, было справедливо. Но для подслушивающих помощница устроила радиоспектакль: поскрипела пружинами в спальне, потом включила портативный магнитофон собственной конструкции. На ленте сонное сопение с периодическим всхрапыванием. Хозяйка мирно дрыхнет, служанка издает звуки жизнедеятельности в гостиной. Ничего подозрительного.
Мэри надела самое неприметное платье, в советской цветовой гамме, темно-серое в светло-серый горошек, и парусиновые туфли. Очки сняла.
Выскользнула в пустой коридор. Подсобку она заметила еще по дороге к номеру.
Отлично. Не только ведра-щетки-веники, но и синий халат.
Сняла с батареи выстиранную тряпку, повязала голову a là babushka, спрятав неуместно голубые седины. Эх, надо было выбрать не колер «Зимняя сказка», а обычный «Сноу-уайт». Отправляясь в СССР, не думала, что придется работать в камуфляже. Рассчитывала через Барченко и Бокия сразу выйти на нужный уровень.
Спустилась по черной лестнице, вышла через служебный выход. Там дежурил милиционер, но на уборщицу с ведром и щеткой в руке он едва взглянул.
Бутафорию Мэри оставила под забором стройки, только продырявила универсальным ножом дно ведра и надломила щетку чтоб никто не польстился. При возвращении в отель реквизит снова понадобится.
И пошла себе, неприметная, пожилая труженица совка и метлы, от перегороженной Манежной площади вверх по парадной улице Горького, на которой высились новехонькие, еще не заселенные дома и пыхтели паровые катки, разглаживая асфальт.
Улица Горького перестраивается
Путь предстоял не очень близкий, все повороты она изучила и запомнила. Не может же простецкая тетка идти по тротуару, заглядывая в путеводитель «Бедекер».
Один раз, на Sivtsev Vrazhek Street, заколебалась, не обнаружив поворота на Denezhny Lane. Спросила у бойскаута в красном галстуке:
Милок, а куды ж Денежный переулок-то подевалси?
Он, бабка, теперь улица Веснина, ответил славный тинейджер. Вон туда топай.
После этого Мэри добралась до указанного адреса (улица Plyusctchikha 11) без проблем. Вошла в подворотню, увидела в глубине двора шестиэтажный дом стиля арт-нуво. Перед подъездом на скамейке почему-то сидели две дамы преклонного возраста, тоже в головных платках, оживленно беседовали. Увидев приближающуюся Мэри, замолчали.
Она будто в нерешительности остановилась.
Ты к комуй-то, гражданка? спросила с любопытством старуха, несколько похожая на ведьму из-за бородавки на носу.
Мне в сорок шестую Это который этаж?
Пятый. Пёхом надо переть, лифт сломался, сказала другая, вылитая Гертруда Стайн, только без половины зубов. А чё те у Мирошниковых надо?
На пя-атый, уныло протянула Мэри. Присесть что ли, передохнуть.
Местные жительницы охотно раздвинулись, освободив место посередине.
Прибираться пришла? Ведьма смотрела на рабочий халат. А с Егоровной чего?
Проделав несложную дедукцию, Мэри кивнула:
По объявлению я. Прислугу они ищут, Мирошниковы.
Подумала: почему Мирошниковы? Барченко дал фальшивый адрес? Или переехал? Но телеграмма ведь по адресу дошла.
«Прислугу», фыркнула Гертруда Стайн. Ты из бывших что ль? А Егоровну они правильно погнали. Что это за домработница, которая пыль с балкона трясет.
Изображать femme de peuple перед аутентичными простолюдинками было бессмысленно. Мэри не владела соответствующей лексикой.
Я из бывших, вздохнула она. До революции чисто жила. Думала ли, что на старости лет пойду в домработницы [интересное слово].
Гертруда Стайн посочувствовала:
Оно, конечно. У вашей сестры-лишенки житье не сахар. Ни пенсии, ничего.
А что они за люди, Мирошниковы?
Да кто их знает. Три месяца как заселились. Сам смурной такой, в Потребсоюзе какой-то начальник, машина за им заезжает. Она фря, нос дерет, «здрасьте» не скажет. Намучаешься ты с ней. А детишек у них нету. То ли у ей по женской части что, то ли он негодный.
Он, убежденно сказала ведьма. Рожа как у хряка холощеного.
Не, это баба его яловая-нестельная, заспорила Гертруда Стайн, обнаружив явно крестьянское происхождение. Спереди доска доской и бёдры, как у змеюки. Ни родить, ни выкормить.
Три месяца как заселились? прервала Мэри дискуссию о репродуктивности. А раньше кто там жил?