показалось дельным, и тотчас все стали кричать, чтобы пригласили Марция. И он, получив желаемую возможность, встал с потупленным взором, в слезах, и, помедлив немного времени, сказал следующую речь: 2. «Если бы я полагал, что все вы одинакового мнения о моем несчастье, то не считал бы необходимым оправдываться в нем. Однако я сознаю, что при наличии многих различных характеров, естественно, есть некоторые люди, у которых возникнет обо мне неверное и неподобающее мнение, будто бы не без подлинной и справедливой причины народ изгнал меня из отечества. Поэтому, думаю, прежде всего необходимо сначала публично оправдаться перед всеми вами по поводу моего изгнания. 3. Но и вы, кто превосходно осведомлен обо всем, потерпите, ради богов, пока я рассказываю, что вынес от врагов и насколько не подобает мне та судьба, которую я испытал, и не стремитесь услышать о том, что следует делать, прежде чем узнаете, какой я человек я, который вознамерился высказать свое мнение. Впрочем, речь об этих делах будет краткой, пусть даже я начну издалека. 4. Изначальный политический строй у римлян был смешанным из элементов монархии и аристократии, затем последний царь, Тарквиний, решил превратить свою власть в тиранию . Поэтому вожди аристократии, объединившись против него, изгнали Тарквиния из города, а общественные дела взяли в свои руки, установив наилучшую и мудрейшую (в чем все согласны) форму правления. Однако немного времени назад а нынешний год третий или четвертый с тех пор беднейшие и негоднейшие граждане, заимев дурных главарей, не только совершили много разных бесчинств, но в конце концов попытались уничтожить аристократический строй. 5. Все руководители сената были удручены этими событиями и считали необходимым обсудить ситуацию, чтобы те, кто беспокоит государство, прекратили насилие. Но более всех сторонников аристократии выступали: из старших сенаторов Аппий, человек, за многое достойный восхваления, а из младших я. И мы постоянно произносили перед сенатом независимые речи, не с народом воюя, но опасаясь правления негодяев, и не поработить кого-либо из римлян стремясь, но желая, чтобы свобода имелась у всех, а руководство общественными делами было предоставлено лучшим.
VI. Видя это, те самые бесчестнейшие вожди плебса решили первыми устранить нас, как наиболее явно противодействующих им, напав, однако, не одновременно на обоих, чтобы не оказалось деяние ненавистным и невыносимым, но начав с меня человека более молодого, с которым легче справиться. Поэтому сначала они попытались погубить меня без суда, затем захотели добиться, чтобы я был сенатом выдан на казнь. Но потерпев неудачу в обоих замыслах, они вызвали меня на суд, который сами собирались вершить, выдвинув обвинение в стремлении к тирании. 2. И даже того не сообразили, что никакой тиран не враждует с народом, объединившись с самыми знатными, а, напротив, с помощью народа устраняет из государства лучшую часть граждан. И суд мне предоставили не тот, что был установлен предками, созвав центуриатное собрание, но такой, который все признают судом бесчестнейшим и случившимся впервые против меня и только против меня, в котором большинство должны были иметь люди неимущие, бездомные, жадные до чужого достояния, а не благонамеренные и справедливые, желающие спасения обществу. 3. И вот, за полную свою невиновность я получил только то, что, судимый чернью, где большинство ненавидело добропорядочных граждан и потому враждебно относилось ко мне, я был осужден всего лишь двумя голосами, хотя плебейские трибуны угрожали сложить с себя власть, если я не буду признан виновным, и утверждали, что от меня им придется претерпеть наихудшее, и со всяческим усердием и рвением действовали против меня во время самого судебного процесса. 4. Именно это испытав от собственных граждан, я решил, что оставшаяся мне жизнь будет бессмысленной, если не накажу их. И потому, хотя я мог жить без хлопот где угодно или в латинских городах в силу родства, или в недавно созданных, которые основали наши отцы, я этого не захотел, но стал искать убежища у вас, кого хорошо знаю как наиболее пострадавших от римлян и наиболее враждебных им, чтобы вместе с вами отомстить им так, как будет в моих силах: речами, где нужны речи, и делами, когда потребуются дела. Я испытываю к вам великую благодарность за оказанный мне прием и еще более за честь, которой вы меня удостаиваете, не питая злобы и не принимая в расчет ничего из того, что претерпели в войнах от меня, некогда бывшего вашим врагом.
VII. Ну так вот, каким бы я был человеком, если, лишенный со стороны тех, кого облагодетельствовал, славы и почестей, кои следовало мне получать от собственных граждан,
к тому же изгнанный из отечества и дома, от друзей, отеческих богов, могил предков и всех иных благ, и найдя все это у вас, с которыми ради тех воевал, если я не стану суров по отношению к тем, в которых ныне нашел врагов вместо сограждан, а полезен для тех, которые оказались друзьями вместо врагов? А я лично не смог бы отнести к числу мужчин человека, который не испытывает ни гнева против тех, кто ведет войну, ни расположения к тем, кто его самого оберегает. И я считаю родиной не отвергнувший меня город, но тот, коего я стал гражданином, хотя был чужаком, и родной не ту землю, где испытал беззаконие, но ту, где живу в безопасности. 2. А если и бог поможет, и ваши действия будут, как и следует, ревностными, то, надеюсь, произойдет глубокая и скорая перемена. Ведь вы хорошо знаете, что римляне, познав на собственном опыте уже много врагов , никого не боялись больше вас, и нет такой цели, к которой бы они стремились с большим усердием, чем ослабить ваш народ. 3. И потому они удерживают ваши города, одни из них захватив на войне, а другие обманув надеждой на дружбу, чтобы вы, объединившись все вместе, не начали против римлян общую войну. Следовательно, если вы, напротив, будете постоянно противодействовать им и все будете единодушны в том, что касается войны, как вы поступаете ныне, то легко обуздаете их силу.