А с утра он еще, перед тем как отправиться сюда, позвонил заранее к ее знакомой, тете Люсе, где она когда-то жила у нее в студенчестве. Было ему стыдно обращаться к этой женщине с такой просьбой, но, а что ему было делать?.. Когда он до нее дозвонился, почувствовал на своих щеках, как они горели от волнения и стыда. И когда та поняла, кто ей в этот час звонит по телефону, с трудом выдавила слова, как будто не с охотой.
А- а, это ты что ли, Максим? О своей жене, ты у меня спрашиваешь, что ли?
Так, получается, растерянно мямлит он ей. Она к вам не звонила?
Нет, почему же. Обманывать не стану. Звонила. И пожила день с девочками. Я ее поругала, Максим. Сказала, нечего глупостью страдать. Ушла она. Да еще. Извини. Я ей еще посоветовала искать съемную комнату, в районе двадцать пятой школы. Чего вы разбежались та, Максим? Ведь двое детей у вас?
Трое, Ивановна, вздыхает он, оттирая с глаз выкатившую слезу. Трое. Старшая дочь, от покойной жены, сейчас на практике, в Италии. Можно я к вам приеду? Что нам по телефону разговаривать?
Зачем, Максим. Ее то нет. Не послушалась она мне. Ушла она с детьми. Куда, я не знаю.
После этого звонка, он тщательно побрился, соответственно привел себя порядок, посмотрел в окно, как там с погодой, выкурил сигарету на балконе (снова он начал курить), всматриваясь критично на пасмурную, и не очень приветливую раннюю осень. Умом он понимал, так людей не ищут. Тут ведь, понимать она должна, не деревня, три улицы и сотни бревенчатых домов, а целый город областной, множествами районами. В каком районе искать, и куда в первую очередь ему поехать? Да еще он скверно себя чувствовал. Мысли какие-то дурные в голове шевелились. Сердцем он понимал, плохо им. Находясь еще на балконе, страдая, скрипел от бессилия зубами, и вспоминал, выуживая из больной головы отдельные эпизоды совместной жизни.
Вот, вспыхнула молнией, перед его мокрыми глазами, средняя дочь, смешно строящую свое личико это, когда она потеряла первый молочный передний верхний зуб.
Папочка, гляди? растерянным голосом обратилась она к нему, когда он вечером пришел за нею в детский сад.
И она отдала ему, завернутой в лоскутке бумаги, этот ее выпавший зуб.
Нисколечко не больно мне было, папа. Куснула хлеба, и он отвалился.
Растешь, дочь, похвалил он, привлекая ее к себе, чтобы в щечку поцеловать. Молодец. Мы этот твой зуб непременно сохраним и положим в нашу семейную книгу в конверте. Согласна?
Папа, я люблю тебя.
Как ты думаешь? Папа, что тебя не любит? Я люблю тебя доченька больше жизни. Знай ты это.
Казалось бы, эпизод то незначащий. А ведь вспомнился. И такое время, когда у него в душе все разрывалось от переживания. Вспомнился ему и младшенькая. Эта, иногда хитрила, добиваясь своего, как не по ней, падала на пол, начинала сучить ногами, крича. Лицо у нее тогда искажалась, а шума, вопли было, хоть затыкай уши. Как не любить ему своих дочерей. Теперь, где они и что делают? Все ли им хватает? Этого он и хочет знать сейчас. А для этого ему придется ехать в тот предполагаемый район, походить по дворам домов, выяснить, наконец, где же они теперь обитают? Легче было бы обратиться в милицию. Пусть теперь ищут они. Но ему было стыдно беспокоить их. Что он там им скажет в оправдании? Было бы, что существенное: избил жену, выгнал из дома. А так, нечего ему им сказать. Просто ушла жена из дома, прихватив дочерей собою.
Но ведь он знал, многие жены уходят из дома. Поругались, не подошли друг другу, подали на развод. А тут, ничего у него не ясно. Как она? Ушла совсем, или с головой у нее все же не в порядке? На самом деле, этого ему как раз и надо выяснить. Пока без помощи еще милиции. Этого он на крайний случай оставит, если, что не так пойдет.
Ладно, поеду, говорит он, выкидывая под балкон, докуренный до обжога пальцев сигаретный окурок. Похожу. Может, действительно, мне повезет.
Плохо ему. Очень плохо. Но ведь и расслабляться ему нельзя.
Так, на дорогу деньги положены в карман. На всякий случай он и паспорт свой засунул в пиджак. Теперь бы фотки детей и жены. Но где их взять?.. Уходя из дома, жена все выгребла, какие были. Ну разве в компьютере еще остались. Поэтому пока распечатывал, с проклятием снова заныл, хватая руками в область сердца. Затем, кинулся на кухню, чтобы из аптеки выудить валидола. Казалось бы, и годы небольшие. Всего, каких то ему, тридцать три, а побег жены с детьми, как на него это подействовало. Смешно сказать, в этом возрасте у него пошаливать стал сердце. Скажи кому, не поверят ведь. Да и сам бы никогда этого не поверил.
Отправив валидола в рот под язык, засунув внутренний карман пиджака распечатку, вышел в коридор, стал неторопливо обуваться. Каждое движение давалось ему с трудом. Но надо бы еще ему, перед выходом из квартиры, глянуть на себя в зеркало, чтобы убедится, что он не смешно выглядит в глазах уличных людей.
А выглядел он ужасно. Опухшие щеки, с бледностью, над глазницами чернота. Глаза печальные, потухшие.
Нет, с таким лицом ему на улицу лучше не выходить.
Ладно, бормочет он, массируя ладонями лицо. Ничего не поделаешь. Поеду, как есть.
Затем запер квартиру на ключ. Спустился вкрадчиво тихо по подъездной лестнице на первый этаж. Ему сейчас ни к чему, себя привлекать. Главное, сейчас ему незаметно добежать до забора, заброшенного детского сада. Затем, пройти мимо нее, а после перейдя дорогу, встать рядом с газетным киоском, у остановки.
Низкие облака, по всей пути, сопровождающие его, нависли над остановкой, темнили потому пространство. Дул еще ветер, не очень приятный. Пылил дорожный асфальт, вытягивал в струнку, и без того нервно ожидающих «Газель» немногих пассажиров.
А, напротив, через дорогу, недалеко от универсального магазина, в ожидании своего пассажира, полусонно в дреме в кабине, сидели таксисты. Все в это утро, чем то были заняты, погружены в свои повседневные нужды, но, а тут он, как бы застыл рядом с газетным киоском, ожидая этого «Газель». Затем с горечью сглатывая слюну, и отворачиваясь от этого не ласкового ветра, отбросил сигарету в урну, трогаясь нерешительно с места. Так как с верхней дороги вывернул, наконец, и «Газель» маршрутка. Ожидающие пассажиры маршрутку, разом нервно зашевелились. Каждый теперь старался наперед в кучу встать, чтобы потом первой очертя ринуться к маршрутке. Казалось бы, еще минуту назад, люди мирно стояли в ожидании этого «Газель», а тут, у всех разум помутилось, выходит. После, все с криками и проклятиями, толкая друг друга, слепо ринулись занимать себе места в салоне маршрутки.
Конечно, этому эксцессу удивляться не приходилось. К этому уродству приучила их новая страна.
Теперь каждый индивидуум мнил себя «всадника». Опередить, соскочить первым. А что до уважения Да кому это сегодня нужно? Главное, в этой паршивой нынешней жизни, выжить бы, опередить, более слабого себя. А что будут говорить о человеке потом, да плевать!
Повезло ему и с местом. Вовремя сообразил, разум и опыт подсказал ему занять место в кабине, рядом с рябоватым водителем. Теперь, накинуть бы на себя безопасный ремень, так, для блезира (это обязательно сейчас), для постовых милиционеров, прячущихся, как партизаны, за деревьями вдоль трассы дороги. Поэтому не знаешь, откуда, и с какого места они выскочат.
А до того района, куда он направлялся, это почти тридцать минут трястись ему, через весь старый город. Поэтому, у него есть время, поглазеть по пути. Лобовое стекло «Газель» чист, обзор великолепен. Просторно в кабине. Никто тебя не теснит. Сиди себе и сиди. Так думал он. Но ведь чувствам своим не обманешь. Проезжая остановки, он автоматически высматривался в лица людей, стоящих скопом на остановке. Он все же надеялся, среди них увидеть свою семью.