А придется полюбить чифир.
Фу. наморщила носик, достала откуда-то расческу и зеркальце, распушила из-под капюшона рыжие кудряшки, начала их расчесывать. С чего вы взяли, будто знаете, что будет? Я вот думала, что знаю. Знаю следствие, значит, смогу изменить причину и вообще все поменять. Только сейчас поняла я знала следствие, а значит и была причиной.
Я пропустил все мимо ушей меня как водой окатило.
Ты как наручники сняла?
Положила гребень и, все еще глядя в зеркальце, подняла наручники с сидения и потрясла ими, как связкой ключей.
Шпилькой. Меня папа научил.
Я достал из нагрудного кармана пачку Winston Light наши любимые с Куртом Кобейном сигареты, вытащил одну зубами, закурил.
Сейчас как выяснится, что её папа какой-нибудь полковник ФСБ в отставке, а то и генерал и будет весело.
А что, девочка, папа решает?
Нет. девушка вдруг стала очень серьезной. Опустила зеркальце, печально посмотрела на меня и покачала головой. Папа уже давно все решил. Вам никогда не прикуривал мертвец?
Шарадами заговорила. Задержанные, если шибко борзые, начинают или гнать по-блатному, или нести бред со страху, либо чтобы зубы заговорить. Обычно я на контакт с ними не иду, но в этой девочке меня что-то зацепило.
Хотя почему «что-то»? Красивая чертовка, чего уж таить.. Её бы в кафе повезти, а не в участок.
Мы с мертвецами разное курим, девочка.
Это мы еще посмотрим. хитро улыбнулась она. А можно я ваш палец возьму? Указательный, на правой руке.
Я хмыкнул. Шарады продолжались, девочка пытается храбриться. Ничего, в отделении её пыл поутихнет, благо, методика отработана
Да бери, не жалко.
Вы меня простите, пожалуйста.
За что простить? За палец?
Нет, за это
Справа заревел звук клаксона тревожный как военная сирена. Я обернулся на меня на полной скорости надвигался красный двухэтажный экскурсионный автобус.
Удар машину подкинуло и закрутило. Заложило уши. Я отключился.
Глава 3. Эльза. Язык тишины
Мне приснилась мама.
Я сижу на нашей кухне шелестит, расползаясь по полу, и щекочет пятки сквозняк, тянется до дверцы шкафа, робко трогает ручку та поддается, тихо скрипит в ответ. Тикают часы под потолком, ворчит на столе старый приемник мама никогда его не отключает. За окном наш уютный маленький самарский дворик в окружении одно и двухэтажных деревянных, почти деревенских домиков. Крашеные скамейки, тихие старички в белых рубашках и бежевых штанах, купленных в Ялте в отпуске, году в 74-ом. Ни криков, ни скандалов, только стучат костяшки домино о широкий почти идеально круглый пень остаток от высокого тополя.
Тополь срубили, когда мне было восемь лет власти решили, что широкие ветки, зеленые листья и белый пух угрожают безопасности домов и людей. Наверное, тополь скоро должен был ожить, обозлиться на все человечество
Помню, целую неделю во дворе визжала бензопила. Я плакала, все просила маму и папу выгнать этих ужасных людей Ночью не могла спать. Тополь стонал, скрипел, гулко падали крупные ветки и поленья рабочие кидали их прямо во двор, вечером загружая останки в большой грузовоз и увозя на лесопилку.
Понемногу каждый день. Понемногу. Словно хвост резать больной кошке по сантиметру, из жалости, чтобы «не сразу».
Наконец, дерево исчезло. Во дворе стало жарко и шумно ветви тополя не только защищали от жары, но и оберегали наш маленький двор от шума внешнего мира.
Остался только здоровенный пень круглый, ровный, размером с наш кухонный стол. Его поленились выкорчевывать. Старички поставили скамейки вокруг него и стали играть на нем в шахматы и домино.
Тем же летом внезапно и безо всякого предупреждения ушел папа. ⠀ Однажды мама с утра вытащила во двор жестяной таз и начала жечь в нем фотографии, письма, шляпы и большое старое серое пальто, отрезая от него по куску небольшими ножницами.
Мама, а ты старые вещи в огонь бросаешь, чтобы папа новые купил, да? наивно спросила я, обнимая медведя подарок папы на день рождения. Его звали Мишутка. Если сильно сжать, он смешно говорил одну из двух фраз «Я люблю тебя!» или «Ты знаешь, как меня зовут? Меня зовут Мишутка!»
Папы нет. глухо ответила мама. Нет и и не было никогда. Больше не говори о нем. Поняла, дочь?
А потом вырвала Мишутку у меня из рук и кинула в костер. Огонь зашипел, оплавил коричневую шерсть на загривке, с треском надкусил стеклянный зеленый глаз⠀ ⠀ «Ты знаешь, как меня зовут?» просипел напоследок медведь через треск огня «Меня зовут Ми» и запись оборвалась навсегда.
Я рыдала недели две.
Папа даже если и пытался что-то оставить, мама сожгла все, кроме своего молчания и черной тоски в глазах, которая повисала в воздухе, стоило остаться с ней наедине.
Но сейчас во сне тополь и папа были на своих местах.
Во дворе мягкая тень от раскидистых веток, шепчет густая листва. Почему-то пень тоже на месте стучат костяшки домино, и переговариваются тихо старики. Кто-то воскликнул «рыба!» остальные недовольно заохали, начали считать очки.
Так же и папа. Я не вижу его, но слышу гулкий кашель из комнаты и шелест страниц. Знаю, что он сидит на диване, скрестив ноги в стоптанных клетчатых тапочках, зажимает в зубах деревянную трубку, которая при мне никогда не дымила, а в руках держит любимые «Три Мушкетера» Александра Дюма.
Даже Мишутка: во сне мне как и в жизни двадцать пять лет, но он сидит на кухонном столе, прислонившись спиной к большой светло-голубой эмалированной кастрюле, в которой мама обычно варит компот из вишни и яблок либо вкусный украинский борщ. Компота нам обычно хватает дня на три, а вот борщ мы потом едим целую неделю.
Обстановка домашняя, уютная несмотря на годы взросления наедине с мамой, которая так и не простила отца, я помню её именно такой.
Но я чувствую: сон тревожный. На столе две кружки, но Мама не сидит напротив, а стоит ко мне спиной, в проеме между прихожей и коридором на кухню. Говорит мне, но смотрит на входную дверь, и я с трудом разбираю «Эльза Эльза»
Мама, я тебя не слышу. тихо говорю я.
«Эльза»
Я тебя не слышу, мама повторяю я, поворачиваюсь, наклоняюсь через стол, чтобы слышать лучше Как вдруг мама умолкает. Я поднимаю голову и вижу, что она стоит справа от меня, вплотную.
Когда она успела подойти? Я ничего не слышала Не успела испугаться, как она схватила меня за плечи, вытащила из-за стола и затрясла, глядя в глаза, не давая отвернуться:
Чтобы слышать, надо слушать нормально! А я вижу, как ты меня слушаешь! Как ты меня слушаешь? Посмотри на меня! Посмотри на меня и слушай нормально..!⠀ ⠀ Пытаюсь вырваться, но мама крепко держит за плечи и кричит. Потом резко замолкает. Правая рука сжимается сильнее, левая перемещается мне на горло. Я замираю, как мышь. После двух секунд страшной тишины, мама открывает рот, но вместо слов мне по ушам ударяет оглушительный визг бензопилы
Проснулась. Вся мокрая от пота. Даже сквозь дурацкие желтые затычки в ушах слышно, как на уродливом каменном скелете через дорогу долбит перфоратор, матерятся рабочие, бросая друг в друга американскую ругань острую, как осколки стекла.
Так вот что это было во сне! Раз в жизни забыла взять силиконовые беруши, и меня поселили в номер окнами на стройку
***
Я выбралась из-под одеяла и почти бегом скрылась в ванной. Шум чуть притих, но стены и дверь словно были из картона и от долбежки не спасали. Из чего построили этот дом?
Я зашумела прохладным душем в кабинке, хоть немного заглушив стройку. Встала под освежающие струи, пытаясь привести мысли в порядок. Вдох. Выдох. Вместо одной стены в кабинке вмонтировано зеркало во весь рост. Подмигнула, попыталась улыбнуться, но вышло плохо для душевного равновесия мне нужна тишина, а долбеж давил на мозг, продираясь сквозь картонные стены и шорох душа.