Помню бодрую тётушку, владелицу жилья на улице Расплетина. Лицо простое, будто кукиш. Обыкновенно суетлива, возбуждена получением денег.
Ребятки, не заплатите вперёд? За месяц или два. Присмотрела телек «Сони Тринитрон», красавец, большущий такой, диагональ семьдесят! Надо брать, пока скидки.
Так у нас столько нет.
Ну, давайте сколько есть. Давайте, давайте! Забегу ещё к одним жильцам, недалеко. Может, они выручат.
Господи, думаю, за что ты подарил ей три квартиры? За какие свершения и подвиги? Мне, кандидату грёбаных наук, ни одной, а ей три. Если это сообщение для меня, выражайся пояснее.
Ещё был алкоголик Николай, сдавал пенал в хрущёвке на Филях. Сам где-то обитал на иждивении матери, деньги за квартиру пропивал. И ему, понятно, не хватало. Слишком тонка грань между опохмелиться и закрепить успех. Поговорить на эту тему Николай любил со мной. Пару раз в месяц ему удавалось застать меня дома.
Макс, такое дело У тебя не будет сам понимаешь взаймы?
Николай чешет кадык. Я вынимаю деньги. Через полчаса хозяин возвращается с бутылкой.
Твоя дома? Давай махнём по рюмке.
Слушай, говорю, вообще-то я работаю.
Работа не волк, по сто и я убёг. Не могу один, как ханыга.
Сперва я по наивности решил, что это в счёт квартплаты. Ты занял, я вычел, правильно? Неправильно.
Я с вас по-божески беру, обиделся Николай, такая квартира дороже стоит. Мне знающие люди сказали: продешевил ты, Коль, продешевил. Такая квартира двести пятьдесят самое малое.
Бог заговорил со мной о регистрации, хозяевах и жизненном пути в неподходящей обстановке. Или в самой подходящей ему видней. Есть гипотеза о том, что навязчивые мысли сбываются. Якобы мы задаём себе цель. Четыре года я боялся попасть в обезьянник. Четыре года (и потом ещё двадцать) бегал от ментов в ночных кошмарах по тоннелям и эскалаторам. И вот я здесь, в набитой аутсайдерами клетке Бабушкинского РОВД. Запах блевотины и хлорки выедает глаза. Ещё пахнет мочой, бомжами, страхом, но это общий фон.
Как меня поймали? Cherchez la femme. Со мной на кафедре работала Татьяна Анастасьева. По документам русская, москвичка. А по фейсу что угодно от вокзальной гадалки до Пенелопы Круз. Уместно смотрелась бы на корриде, верблюде, стамбульском базаре. Однажды, смеясь, рассказала историю. На улице пристали цыгане, балаболили по-своему, одна схватила за руку. Татьяна вырвалась, брезгливо оттолкнула. «Пхагэл тут одэл! крикнул цыганка. Давно, коза, из табора отмылась?!»
На Бабушкинской мы читали курс «Стресс учителей и методы его преодоления». Я бывший учитель, Татьяна бывший методист. Кто мог лучше раскрыть эту тему? Раскрыли, двинулись к метро. Я не хотел идти с Татьяной, её часто останавливали. Броская внешность, цветастая шаль, менты тоже скучают
Молодые люди, документы предъявляем.
Меховой зверёк из пяти букв шевельнулся в животе.
Так-та-ак Вы, девушка, свободны, а ты пойдёшь с нами.
Паспорт исчезает в недрах серого бушлата.
Куда?
В зоопарк. Пошли, чего стоим!
Я тоже пойду! Татьяна пристроилась рядом. Ребят, отпустите, ну в чём проблема? Человек в командировке, нас люди ждут
Где временная регистрация? Командировочное, билет?
Нету, говорю, так вышло.
Значит, посидишь до выяснения.
Я вспомнил про двадцать баксов.
Командир, может, договоримся? У меня штраф в паспорте, за обложкой.
Менты переглянулись.
В следующий раз.
Не повезло тебе, земляк. У нас план не выполнен, и смена кончается.
Идём сквозь мини-рынок. Группа чеченцев шумит у ларька. Татьяна вновь заговорила:
Мы же свои, русские люди! Вон их проверьте, и будет вам план.
Ошибаетесь, девушка, старший качнул головой, они все с регистрацией.
В РОВД били двоих. Сначала одного гуманизатором по рёбрам, затем второго ногами. Менты тут были злые, красномордые, усталые. Я сразу понял, как себя вести молча. Да. Нет. Готов заплатить штраф. «Заплатишь, сказали мне, потом». Забрали сигареты, кошелёк, толкнули в обезьянник. Внутри тесно стоял народ. Многие кашляли. Кто-то вполголоса матерился. Кто-то долго и трудно блевал. Хотелось скомкаться, не дышать, в идеале стать мыслью.
Миллионы невиновных отсидели в лагерях, людей пытали, убивали ни за что. Позорно жалеть себя, и всё-таки Конец двадцатого века. Почти цивилизованная страна. Трезвый, мирный человек идёт с работы его бросают в клетку. Почему? Государство считает меня недостойным витрины. «Место!» командует оно и похлопывает дубинкой о ладонь
А не послать ли это государство на хер? произнесли над ухом. Голос привёл в движение ряд смутных образов. Пыль, сдуваемая с грампластинки. Тикающий часовой механизм. Липкий шелест фотоальбома Я зачем-то оглянулся и сказал:
Давно пора, но страшно. Опять всё с нуля. Ты бы вытащил меня отсюда, Господи.
Сами отпустят. Я по другому вопросу. И оставь эту архаику, называй меня
Высший разум?
Фу, как пошло. Голос вселенной.
Я хотел сострить, но промолчал. Он догадался.
Слушай и не перебивай. Ты говоришь: «за что?», «несправедливо», «разные стартовые позиции». Ты ноешь: кому-то много, бесплатно и сразу, а тебе остатки, втридорога и потом
Я такого не говорил.
Молчать! Запомни: важно не имманентное, а трансцендентное. Не то, что дано, а как использовать. Попытка сделать рывок, качественный скачок из одного мира в другой. Привилегия нескольких жизней. Шанс узнать, человек ты или мох. В этом твой смысл. Завтра едешь в австралийское посольство. Потом в новозеландское. Берёшь анкеты, формы, списки документов. Решаешь, куда проще отвалить. Затем нотариус, подтвердить квалификацию, сдать языковой тест. Канительно, дорого, но выполнимо. Готов?
Я кивнул. Тотчас лязгнул засов, решётка в новую жизнь отворилась.
Неволошин! На выход.
* * *
Допустим, я остался в Мюнхене. Стал бы теперь бюргером в кожаных штанах, пил бы Löwenbräu. Хотя я и так его пью, не в этом дело. Просто интересный был момент: развилка, точка ухода в альтернативную жизнь. Без диссертации, степени, Новой Зеландии и Австралии. С альпийскими озёрами, Швейцарией и Веной. В пугающе уютном, домашнем городе. В неизменной компании женщины, с которой не надо быть сильным, храбрым, успешным, вообще никем другим.
Сначала нелегально, а какие варианты? Я там за год понял кое-что. Тридцать лет совка хорошая закалка: где угодно выживешь, тем более в Европе. Тем более ко мне жена приехала. Она ещё не была женой, но шло к тому. Соблазн остаться грыз меня насквозь. Лежу в постели с девушкой мечты и насилую извилины: что делать? Какой план? Через день она уедет, потом вытаскивать сложнее. Немецкий я освоил, где чёрная биржа труда знал. Шварцарбайт, мойки-стройки, уборка конюшен два человека. Жесть, но мы бы справились. Не это меня остановило.
Моё невозвращение стало бы проблемой. Во-первых, для приятеля, который запихнул меня сюда. Приятельство наше было компромиссным, вымученным. Напоминало пьесу в театре К. Барабаса. Но время актёрского бунта ещё не пришло. Во-вторых, я сломал бы планы тех, кто готовился ехать следом. Фонд Sonnenstrahl, оплативший учёбу, кисло бы воспринял инцидент. Немецкие коллеги тоже. Я не фанат кидать людей, Платон мне друг, но майка ближе к телу. Судьба один-то шанс даёт нечасто и не всем.
Диссертация вот главная причина. Незащищённая, а лучше беззащитная. Продукт «любви горящей, самоотвержения, трудов, усердия» и т. д. Аспирантура, три года зависания на острие, на высшей точке чёртова колеса. Сотни незаметных часов в Ленинке. Мягкая упругость клавиш, щёлканье литер по бумаге. Шрифт как спасение от хаоса. Толкотня умов, холодный блеск интриг. Экзистенциальная свобода, догадки, изумления, осознание всё более глубокое, что ты по-прежнему не знаешь ничего.
Если бы я защитился в мае Обрёл бы законные полчаса славы, ваковские корочки. И осенью grüß Gott, München. Может, видел бы сейчас другие горы за окном. Моими рецензентами были два профессора, старых, заслуженных хрена. Оппонентом миловидная дама без глупостей, завлаб психологического института РАО. Научный руководитель объяснила мне, что расклад сил на кафедре мутный, однако эта троица гарантия успеха. Главное молчать, кивать, благодарить.