Кондитерская лавка «КiселевЪ и Кi», была самой известной в городе, пользовалась спросом, разнообразием выпечки и заморских сладостей. Антонина Михайловна могла бы проводить в ней недели, не возвращаясь домой, но, как ей казалось, домашний лад рухнет без ее чуткого руководства, а дочери, вырастут глупыми и невежественными. Дочери выросли, и только Нана, гоняющая в детстве птиц на заднем дворе, с палкой и парой сынишек их прислуги, все чаще и дольше проводила время у печи, надев на свое атласное платье белый фартук и нахлобучив на голову, не боясь растрепать искусно уплетенных кос, кондитерский колпак. С ее приходом лавка приобрела новое веяние и уже в ней можно было, не только купить кренделя и баранки, но отведать заморского кофЭю с кусочком сочного, фруктового пирога.
Нана Наталья Алексеевна Киселева, стройная, достаточно образованная для 19 века барышня, владеющая свободно французским, имеющая красивый звучный голос и музыкальный слух, умело скрывала за пышными одеждами сильные руки и упругие икры ног, накаченные в детские годы игрой с мальчишками в салки и другие не девичьи игры. Она запросто могла переставить бидон с молоком, переместить куль с мукой, не ожидая подмастерья. Да и с тестом управлялась справнее их кондитера. Мать вздыхала, но пока дочь находилась в лавке, была более-менее спокойной, считая, что та, наконец, хоть чем-то пошла в нее. Однако не упускала случая, напомнить:
Наталья Алексеевна, не пора ли задуматься, так и в девах остаться немудрено! Вон, всех приличных женихов разобрали.
Не печальтесь, матушка! отвечала, смеясь, девушка. На мой век, воздыхателей хватит!
Я не печалюсь, Натушка! Я уже серьезно тревожусь!
Подобные беседы проходили по нескольку раз в день и всегда заканчивались смехом от брошенной шутки Наны. Но вот уже несколько дней как Антонина Михайловна прибывала в полном гневе и, прежде чем выплеснуть его на несносную Нану, собиралась разругаться с мужем, который вторую седмицу был в отъезде по своим, банковским делам. Во вторник, к полудню, она наведалась в лавку, проверить порядок, счета и прочее, как заметила молодого, высокого молочника, нагло глазеющего на ее дочь. И! Что привело ее в полуобморочное состояние, ответный взгляд ее Натальи, полный кокетства и заинтересованности. Нет, она бы непременно грохнулась в обморок, закатила бы истерику, обязательно заболела и привязала бы дочь к своей кровати, что бы та не сунула даже носа на улицу, если бы не ее характер стальной и выдержанный. Если бы не ее привычка иметь поддержку от мужа, при каждом своем слове, как утвердительный факт собственной правоты. И она стала присматриваться, принюхиваться, приглядывать!
****
Это непостижимая наглость! гневно высказывалась Антонина Михайловна мужу, да так громко, что весть разнеслась далеко за пределы закрытых дверей кабинета Алексея Павловича. Он вернулся три часа назад, но успел пожалеть о раннем возвращении и изрядно проголодаться. Однако и бровью не повел, чтобы сделать жене замечание, а уж тем более сообщить о голоде. Зато Наталья, разбуженная криками маменьки, смело, без спросу, вошла в кабинет отца и попыталась утихомирить родительницу. Естественно это не помогло, а только усилило ярость женщины. И рот вы мне не закрывайте! Я имею право излить все, что думаю! И даже более запретить!
Душа моя! наконец подал голос Алексей Павлович. Как мы можем Вам возразить, если даже не знаем причину Вашего недовольства.
Недовольства! Ну, знаете-ли! Это уже из ряда вот выходящее неуважение!
Так Вы поясните мне, дорогая моя женушка. Осмелюсь напомнить, я только что вернулся.
Это кроткое напоминание достигло цели и Антонина Михайловна, выпустив пар громким вздохом, уселась в кресло и вцепилась в подлокотники, давая понять всем своим видом, что и с места не сдвинется, пока не добьется того, чего хочет. Лицо ее пылало, а на лбу выступила испарина, но она этого не заметила, правда, говорить стала тише.
Нам срочно надо сменить молочника!
Да зачем же?! удивился Алексей Павлович. Мы пользуем его услуги более десяти лет и ни разу, ни один продукт не доставил нам хвори.
Зато сын его нахал!
Ну, маменька, это слишком!
Я, прошу заметить, еще мягка к Вам, Наталья Алексеевна! К Вам и неприличному Вашему поведению!
Да чем же я Вас так разгневала?! Днями тружусь в, простите, Вашей лавке. Да, мне нравится в ней бывать. Что ж тут позорного, что я люблю возиться с тестом? Как мне казалось, именно в ваш кошелек падает плата за мою забаву.
Ха! Антонина Михайловна оглядела дочь с ног до головы и вернула взгляд к мужу. Это она называет забавой! Словно простолюдинка, кухарка, строит глазки этому наглецу.
Алексей Павлович вернулся к своему столу и удобно уселся в кресло, поняв, что пока жена не выплеснет скопившееся за время его отсутствия, поесть не удастся. А Нана, догадавшись о чем пойдет речь, настроилась обороняться до конца:
Кажется, я не давала Вам, матушка, повода меня оскорблять!
Я еще и не начинала!
Так начните с сути, а не переходите на личности!
И скажу! снова повысила голос Антонина Михайловна. Мы с отцом отдали вам все: молодость, достаток, заботу и любовь. Мы вложили в вас все ценное, что у нас было, я, так в особенности. И вот чем ты мне платишь!
Ну, о Вашем, матушка, вложении, я бы громко так не говорила. тем же тоном начала отвечать Наталья. Няньки, гувернантки и те были со мной чаще, чем Вы, дорогая моя матушка.
Не дерзи мне! Я трудилась в поте лица, чтобы дать тебе все лучшее!
Ну, ваши игрушки трудом тяжко назвать!
Милые мои дамы, хватит! ударил по столу Алексей Павлович. Только склок мне тут не хватало! Нана сядь и помолчи! А Вы, Антонина Павловна, прошу, объяснитесь!
Антонина Павловна словно и не поняла замечание мужа, адресованное именно ей, однако присела и заговорила:
Третьего дня пришла я в лавку, проконтролировать работу. И что я вижу?! Этот недоросль, сын молочника, пялится на Наталью. А она, Ваша дочь, бесстыже строит ему глазки!
Не правда! Наталья даже шлепнула себя по коленкам. Он не пялился, а вежливо поздоровался. Я всего лишь ответила милому, достаточно культурному человеку.
Это он культурен?! Этот крестьянин?!
Да, он не дворянских кровей, но это не уменьшает его человеческие качества.
Нет, вы только посмотрите на нее! Может, ты еще и замуж за него пойдешь, раз уж в высшем обществе для тебя нет партии?!
И пойду! гордо вскинула подбородок Наталья, хотя даже не думала об этом. Ей просто нравился этот сильный, не заносчивый паренек. Нравилось то, с какой любовью и почтением он смотрел на нее. Его бархатный, но в то же время уверенный голос.
Вот только попробуй! воскликнула Антонина Михайловна. Выгоню и наследства лишу!
Подумаешь!
Вот тогда и думать будешь!
Стоп! Алексей Павлович встал и, обойдя стол, стал между ними. Лишить Вы, уважаемая Антонина Михайловна, наследства никого не можете, этим я распоряжаюсь, ровно, как и выгнать. Что же до Вас, милая моя дочь, то жизнь ваша, и строить вы ее будете, как сочтете нужным и с кем! На этом и покончим. Не пора ли, Антонина Михайловна, вспомнить непосредственно свои обязанности и распорядиться накрыть стол, муж с дороги.
На этом перебранки в семье Киселевых закончились. Более того, прошло время, и Наталья сообщила родителям, что некий молодой человек, собрался просить у них ее руки. Что было в душе у Антонины Михайловны, осталось ее тайной, но день назначила она и даже, по семейной традиции, к сватовству, приготовила пару свадебных бокалов.
Маменька! воскликнула Нана. Я Вам так благодарна! Но осмелюсь задать вопрос. Все бокалы из искрящегося венецианского стекла, отчего же наши белые.