Эти изменения в психике не прошли мимо внимания кураторов, заподозривших что-то неладное. Казалось, его сознание, долгие годы удерживавшееся в некоем пограничном состоянии, теперь стремительно скатывалось к безумию.
Но вместе с тем к нему приходило новое прозрение. Он, наконец, озадачился вопросом, который игнорировал много лет: впервые серьезно задумался о природе добра и зла в земном мире. Раньше его мировоззрение являлось довольно оптимистичным: живи мирно, читай книги, развивай свою «духовность» и заслужишь новую инкарнацию для более счастливой жизни такова была общая суть его проповедей. Но за всем этим он словно не замечал несправедливости и бедствий, творящихся вокруг, и не пытался искать причину рока, довлеющего над судьбами невинно страдающих. Даже отголоски манихейских и гностических мотивов, встречавшиеся в его проповедях, были аморфными, лишенными своей обличительной силы. Рассуждая о «тонких телах» и «планетарных чистилищах», он упустил самое важное. Теперь же ему пришлось признать, что добро и зло это не философские абстракции, они существуют в реальной жизни. До сих пор он упоминал эти понятия, но не понимал их сути и не различал между собой. Прошедшие годы показались проведенными в слепоте: строя воздушные замки эзотерических фантазий, он не смог разглядеть, как кривда проникла в его разум и отравила жизнь.
На исходе очередной ночи, наполненной болезненными размышлениями, он увидел потрясающе яркое сновидение. В нем на вершине огромной каменной башни, возвышающейся среди пустынной местности, стояла зловещая темная фигура, в руках ее был длинный жезл или копье. Что-то непередаваемо жуткое было в этой сцене, окутанной полумраком, словно от стоящего на вершине силуэта исходила неодолимая злая сила, подчиняющая волю всякого, кто только его увидел. Внезапно яркая вспышка озарила все вокруг: сгустившиеся мрачные облака прорезала молния, прочертив огненный зигзаг, она ударила в вершину башни, и та моментально вспыхнула ярким пламенем. Послышался оглушительный грохот, башня раздробилась, посыпался град камней, и в воздух поднялось облако пыли. Среди этой картины разрушения исчезла ужасная фигура словно она была сожжена и низвержена с высоты.
Пробудившись от этого кошмара, он пришел в невероятно взбудораженное состояние. Несмотря на богатый опыт необычных сновидений, до сих пор ему не приходилось столь явно ощущать прикосновение к неким ужасным силам. После этого случая он погрузился в изучение своей обширной библиотеки, старательно вычитывая все, что связано с представлениями о дьяволе и «нечистой силе» в разных религиозных течениях. Перед ним выстраивалась подлинно дуалистическая картина мира, наполненного проявлениями добра и зла. Он чувствовал, что эти силы буквально проходят через него, притягивая к разным полюсам, наполняя сознание неведомой ранее борьбой.
И трудно сказать, следствием чего был отчаянный поступок то ли так проявилась все глубже захватывающая его болезнь, то ли, напротив, он стал трезветь от дурмана философских спекуляций и на краткое время обрел адекватное восприятие реальности. Порой он стал ощущать необычайную ясность мысли, словно с глаз спадала пелена. И в один из таких моментов он поклялся раз и навсегда отречься от тех сил, что все эти годы использовали его «втемную».
Сначала он хотел проститься с кураторами и свернуть свою деятельность тихо, без скандалов, но так не получилось. Он понял, что за него крепко ухватились и не хотят отпускать. А если он посмеет проявлять самоволие, его ждет незавидная доля. Участливые «друзья» стали намекать, что он сильно устал, ведь многочисленные пациенты отняли у него слишком много «жизненной энергии» и теперь ему самому стоит пройти лечение на примете есть замечательная частная клиника.
Остался только один выход. И этот шаг пришлось планировать самым осмотрительным образом. Впервые он почувствовал то, что раньше было ему совершенно не знакомо, острую боязнь за сохранность своего разума и жизни. Собрав последние силы и волю, он принялся готовиться к отъезду, который должен был стать внезапным.
Он вспомнил, что у него есть родня в отдаленном городе, и, предварительно с ними связавшись, собрался уехать к ним, прихватив с собой малую толику из церковной казны. Этих денег, что составляли лишь ничтожную часть дохода, должно было хватить для устройства в чужом городе (в последнее время он успел расточить немалые средства, попытавшись всерьез, а не напоказ заняться благотворительностью очевидно, это самоуправство более всего злило кураторов). Свои следы он хотел запутать, совершая множество пересадок, после пригородной электрички используя межпоселковые автобусы, на которые нет необходимости покупать билеты по паспорту.
И теперь он ехал в вагоне, сжигаемый страхом преследования. Он взывал к своим голосам, требуя объяснить, в чем он ошибся, почему благие намерения привели к такому финалу? Да и есть ли то, во что он верил, существует ли хоть намек на иную реальность, о которой так много рассказывал и писал, или же все это только плоды больного воображения? Но голоса впервые предательски молчали, «высшие силы» не сподобились удостоить ответом наивно взывающего к ним искателя.
Вагон ритмично раскачивался, под стук колес за окном проносились сельские пейзажи, окрашенные заходящим солнцем. Но закрывшийся воротником пассажир не обращал внимания на эту красоту. Его мысли также мчались стремительным потоком, словно пытались оторваться от прошлого, вытеснить из памяти картину тех событий, что произошли незадолго до отъезда. Дело в том, что его приготовления к бегству не остались незамеченными, и, разгадав нехитрый план, кураторы попытались сработать на упреждение. Двое из них в сопровождении личной охраны нагрянули к нему в квартиру. Но «хозяева жизни» недооценили своего подопечного, дотоле проповедовавшего пацифизм, не представляя себе, что, будучи загнанным в угол, тот может стать отнюдь не таким безобидным, как прежде. Результат этой попытки остановить вышедшую из-под контроля марионетку оказался для них весьма болезненным
И теперь, сидя в мчащемся вагоне, неприкаянный человек вновь и вновь вспоминал случившееся и не мог до конца поверить, что все это проходило с ним и его руки вчера обагрила кровь.
Иллюзия
Фотоателье на первом этаже старинного купеческого дома работало уже несколько лет. Его хозяин, Георгий Лозницкий, был одним из множества новоявленных фотографов, открывших студии в столице. Большую часть времени он проводил в бывшей художественной мастерской, переоборудованной под фотостудию и лабораторию. За драпированной стеной, напротив которой на массивном штативе была установленная выписанная из-за рубежа громоздкая фотокамера, находилось темное помещение, где в красном свете газового фонаря он проявлял и тиражировал снимки. Его рабочий стол находился под наглухо затемненными окнами, время от времени он открывал их для копирования фотографий требовалось солнечное освещение, и тогда лаборатория заливалась ярким светом, вырисовывающим сложившийся в ней творческий беспорядок.
Однажды, засидевшись в студии допоздна, он долго искал баночку с галловой кислотой, перебирая содержимое ящиков стола, в которых собралось немало склянок и коробочек. Среди всего этого богатства он нашел завернутую в плотную бумагу стеклянную фотопластинку. На упаковке различалась подпись, сделанная его рукой: судя по ней, эта пластинка была приготовлена полгода назад. Но никак не удавалось вспомнить, экспонировал ли он ее и что могло быть на ней запечатлено? Быть может, это и вовсе пустая, неиспользованная пластинка? Но применять ее повторно он не рискнул, чтобы в кадре не произошло проявления посторонних образов, которые сбивали с толку многих неопытных фотографов, поэтому оставалось только одно проявить эмульсию и посмотреть, о чем же он запамятовал.