Росли дети. Бабушка Саша всегда жила так, как будто её невидимый муж рядом и помогает ей. Соседи завидовали, а она, уставшая от работ на колхозных полях, по ночам перешивала для дочек платья, удлиняла брюки сыновьям, плакала. Ей неоднократно предлагали выйти замуж (было-то Александре всего тридцать пять лет, когда кончилась война), но получали отказ. «Нет, Ильюшка в моём сердце», слышали от неё воздыхатели.
Шли годы. Вот уже и внуки подросли. Старшая внучка, ваша бабушка Таня, выучилась на учительницу, вышла замуж тоже за военного, то есть за меня. В первый наш отпуск мы решили съездить туда, где решалась судьба нашей страны, где сражался дед Илья.
Приехали в город Волгоград вечером. Сразу же пошли на набережную полюбоваться великой русской рекой Волгой. Красота! Пароходы курсируют по реке, уходят в даль, превращаясь в маленьких светлячков, и гудят, приветствуя друг друга. Величественная скульптура «Родина-Мать зовёт!», установленная на вершине Мамаева кургана, будто летит в облаках над городом, напоминая нам: «Здесь был остановлен самый жестокий враг человечества фашизм. Люди, помните это. Забывший прошлое будет уничтожен ещё более коварным врагом». Мы побывали в музее города. Но главная цель нашей поездки могила деда Ильи.
В извещении было указано: братская могила восточнее хутора Платоновка. Утром мы были уже там. Представьте себе: жаворонки поют, степь, белый обелиск; два свежеокрашенных орудия по краям смотрят стволами вверх, как будто говоря: «Только суньтесь!»; оградка, несколько скамеек и школьники с учительницей. Ребята подметали центральную площадку, высаживали цветы, бережно вынимая их из ящиков с рассадой, поливали уже посаженные, тихо переговаривались.
Конечно, на нас сразу же обратили внимание. Мы поздоровались, положили цветы к обелиску, нашли фамилию деда.
Вы чьи? спросила учительница, немолодая, в очках, сквозь стёкла которых на нас смотрели добрые, немного грустные глаза.
Ребятишки подошли к нам.
Я внучка Головачёва Ильи Никитовича ответила ваша бабушка Таня. И показала фотографию.
Знала этого лейтенанта. Похож! А это жена? Красивая пара! учительница улыбнулась. Грустные глаза сразу преобразились.
Вы знаете, как он погиб?
Нет. Видела его ещё живым, 17 июля 1942 года. Александра Ивановна Патрушева, учительница местной школы, представилась она.
Бывают же совпадения! Бабушку тоже зовут Александрой, Головачёва Александра Григорьевна. Меня зовут Татьяна, а мужа Сергей. Александра Ивановна, может, расскажете нам о дедушке? Ребята тоже вопрошающими взглядами смотрели на учительницу.
Мы присели на скамейку. Школьники расположились вокруг нас на траве.
Конечно, расскажу. Позвольте, учительница взяла фотографию. И через сто лет узнала бы это лицо, хоть и было оно обожжено и в копоти. Именно благодаря таким людям я и многие другие остались живы на этой прекрасной земле Задумалась, сняла очки, казалось, что перед ней не фотография, а волшебное зеркало, в котором увидела те страшные события войны.
Все молчали, боялись что-то спугнуть.
Сразу после объявления войны отец и братья ушли на фронт. Я перед войной окончила учительский институт и вернулась работать в родное село. Это был мой первый учебный год. Экзамены в школе закончились. Мы с мамой возились в огороде. Наш дом стоял на углу. Окнами он выходил на центральную улицу, а огород граничил с переулком, который вёл к небольшому парку. Там были летний кинотеатр и деревянная танцплощадка излюбленное место отдыха. А чуть дальше озеро. На озере стоял шум, детвора плескалась. Вдруг наступила тишина. Я подняла голову, не понимая, что случилось
Раздался дребезжащий гул, зазвенели стёкла. Выбежала на дорогу и обомлела. Несколько танков и бронемашин с крестами двигались, поднимая столбы пыли и сажи. За ними автоматчики и мотоциклисты. Немцы В страхе вернулась в хату. Задёрнула занавески на окнах, а мама неустанно крестилась и читала молитвы. Звон разбитого стекла, обезумевшие крики женщин, детей и трескотня автоматных очередей нарастали с каждой минутой. Меня трясло. Казалось, что мир рушится и больше никогда ничего хорошего не будет, а может, и самой жизни не будет.
Сильный удар сапога чуть не сорвал дверь с петель. Вошёл толстый автоматчик с улыбающимся лицом. За ним ввалились ещё два немца. Они кинулись обшаривать дом, разбрасывая все вещи. Свиные маленькие глазки первого рыскали по хате. Вдруг его взгляд остановился. Он двинулся ко мне. Я вскочила, схватила лежащий на столе нож, спиной упёрлась к стене.
Штеен! Фашист наставил на меня автомат, передёрнул затвор.
Мама бросилась к нему в ноги, чуть не сбив его, и зарыдала, умоляя не трогать меня. Немец что-то крикнул, солдаты грубо схватили нас и вытащили из хаты. Сплошной вой обезумевших людей слышался кругом. Несколько домов уже горели. В задымлённых сараях мычали испуганные коровы, визжали поросята, кудахтали куры, блеяли козы Хаос Безумие Наш пёс рвался с цепи, кидаясь на непрошеных гостей. Но тут же был пристрелен автоматной очередью толстого немца. Он, ухмыляясь, смотрел то на меня, то на собаку, мучающуюся в предсмертных судорогах.
И тут произошло чудо! Стоявший в парке немецкий танк вздрогнул и охватился столбом пламени. Немцы, побросав награбленное, выбежали на дорогу и начали беспорядочно стрелять. Мы с мамой, не сговариваясь, бросились в сарай и заперлись там. Стрельба усиливалась, было слышно, как осколки и пули вонзаются в брёвна сарая. Сидеть и ждать было тяжело.
Мама, я поднимусь на чердак. А оттуда в батькову голубятню. Посмотрю, что там.
Ой, доченька, только не высовывайся. А может, здесь со мной схоронишься?..
Не слушая маминых уговоров, я пробралась в голубятню. Голубей не было: они, испугавшись дыма, кружили в небе. Оглядела округу и поняла, что на немцев напали три советских танка и пехотинцы. Один наш танк стоял в начале улицы. Вокруг него суетились танкисты, что-то ремонтируя. Два других танка с пехотой ворвались в парк. Пара танков противника уже горели, а наши утюжили скамейки танцплощадки и летнего кинотеатра, где аккуратными стопками были разложены немецкое обмундирование и автоматы. Сами же фашисты, раздевшись, резвились в озере, смывая пыль и грязь. Появление «тридцатьчетвёрок» для гитлеровцев было полной неожиданностью. Пехота с криком «ура!» кинулась на немцев с таким ожесточением, что они, обезумев от вида русских штыков, визжали, заглушая рёв моторов. Бой набирал силу.
Сверху я видела, как на центральной улице немцы влезли в бронемашины и двинулись в район парка. За ними, выпустив столб искрящейся гари, двинулся немецкий танк. Я схватилась за сердце, посмотрела в парк: «Где наши?»
В парке, прячась за опрокинутым памятником Ленину, отстреливалась ещё небольшая группа немцев. Наш танк заходил им в тыл, объезжая лежащий памятник. Даже в суматохе боя механик-водитель не посмел смять гусеницами образ вождя. Пехотинцы тоже не стреляли, чтобы не повредить памятник, который лежал на руинах пьедестала.
Пока в рукопашной схватке красноармейцы добивали врага, к парковому перекрёстку подкатили немецкие бронемашины. Наши танкисты их заметили, и ближайший к ним танк, взревев двигателем, рванулся на немцев, стреляя из орудия и пулемётов. Один бронетранспортёр загорелся. Из него выскочили фашисты и были тут же скошены пулемётным огнём. Второй выстрел разнёс вторую бронемашину. Третья машина продолжала поливать нашу пехоту свинцом. Набирая скорость, «тридцатьчетвёрка» ударила бронемашину и, наползая, стала сминать её, как консервную банку. Из-за дома показалось дуло, а через секунду выполз весь танк, раскрашенный большими чёрно-белыми крестами. Он буквально в упор выстрелил, но наш танк не загорелся, а только обмяк, выпустив клуб грязно-синего дыма, и заглох. От второго попадания он вспыхнул и застыл, как на пьедестале. Пламя огненным шаром охватило две машины: наш танк и немецкий бронетранспортёр. Смерть примирила два враждующих экипажа По моему лицу текли слёзы, утирала их, а они текли и текли.