Шмелев Иван Сергеевич - Переписка. Письма митрополита Анастасия И.С. Шмелеву стр 12.

Я уже устал обращаться к другим писателям с предложениями коллективных протестов. Но не найдете ли Вы, добрый Антон Владимирович, как председатель Национального комитета, возможность предложить и писателям, и ряду общественных деятелей, кто пожелает, дать под изображением факта под предостережением-протестом свои подписи по поводу прекращения работы? Всемирно расписались в чувствах скорби. Этот факт надо отметить и надо его сунуть в лицо тем же европейским правительствам и показать миру, что не все так смотрят, что есть пределы пакости и гнойника человеческого, что этим фактом европейские правительства лишают себя права протестовать в будущем, когда снова и где-нибудь может политься кровь, более ценная для европейских правительств! Это страшно. Но это может быть. И еще в большей степени, ибо европейские правительства теперь как бы санкционировали ремесло пролитие крови и дали даже поощрение, выразив сожаление, что утрачен великий мастер!

Я знаю, что стыд у европейских правительств давно утрачен и их не проймешь, и не удержишь от непотребства. Но важно утвердить факт,  факт молчаливого пособничества и даже официального соболезнования, что работа специалиста Академия наук что! Там все прогнило, там рабы ползучие, и они могут и не то еще написать, не только о кончине «незаменимого деятеля», оказавшего большие услуги делу науки вообще (?!), но и больше. Но когда русский народ слышит (а ему в уши прокричат!), что Европа сочувствует миллионам убийств, и он в душе думает, ну, значит, вали, ребята, бей когда придет пора, Европа посочувствует!  это омерзительно, чудовищно и страшно. Ибо он тоже во время своей революции будет это делать и приведет миллион доводов, что он вправе делать так, ибо страдал, ибо можно, ибо Европа не только позволяла, но и сочувствовала, выражала соболезнование, что «машина» стала. Как бы ни опоганивались все, мы здесь что-то храним (мы знаем что) и мы должны сказать.

Простите, я очень смущен, отравлен, пишу смутно. Ваш Ив. Шмелев.

[Приписка:] Да, надо проверить, действительно ли принесли соболезнование! От Академии Слово. Суб. 24. VII.  216.

Пришлю семена укропа, из России, для Павлы Полиевктовны.

6 июня 1927 г.

Дорогие друзья Павла Полиевктовна и Антон Владимирович,

Замотался всячески. Простите, что не собрались. Не урекайте! Куча всяческих embarras*! Но дело не в визитах. Вы знаете, что сердце наше Ваше. Напишите, что Вам надо в «Vieux Boucau»57! Съезжу пригляжу. Когда, надолго ли, что, за сколько, какие условия? Целуем и посылаем горячий и сердечнейший привет.

Антон Владимирович! Отношение ко мне «Борьбы за Россию» меня удручило. Так нельзя делать дело, бросаться писателями. У меня душа не принимает и руки опустились. Мотивы Сергея Петровича58 непонятны мне и до сего дня. Это уже упрямство. При свидании у Антона Ивановича Деникина он заявил, что будет напечатано «Письмо казака»59 хотя бы в приложении,  не выполнил. Это уже что?! Вот почему я ничего больше не рискую посылать. Отбита охота.

Прошу вернуть мне рукопись.

Деловая часть кончена.

Желаю Вам обоим скорей обрести спокойствие от всех крючьев и дерганий Парижа. Ваш сердечно Ив. Шмелев.

Жена целует и просит ради Бога извинить, едва ходит от хлопот: и хозяйство, и я, и Ives. Живем, как в дыму,  столько забот (и мел-ких, убивающих!).

9. VI. 1927.

Дорогой Антон Владимирович, пишу на отъезде, кратко. Сообщение об «экспертизе» моего «Письма молодого казака» специалистом по казачьей жизни, может быть, очень почтенным деятелем, т. е., вернее, передача для экспертизы,  меня поразило несказанно. Итак попал под цензуру! Благодарю. С меня довольно былых цензур. Прошу вернуть рукопись, хотя бы экспертиза и одобрила. На экспертизы ходить мне не пристало. Если бы я знал, что будет экзамен мне производиться, я бы и не подумал давать. Теперь напиши я о Кремле попадешь на экспертизу к археологу, о краденых бриллиантах к ювелиру!.. Да что это, издевательство над писателем, не новичком, слава Богу. Обидно мне и за коллегию вашу: не понять моего «Казака»?! Колебаться и привлекать экспертов? Занесу это событие в историю эмигрантской литературы. Считаю все это отношение ко мне ничем не объяснимым и оскорбительным! Прошу передать это всей редакции. Пусть мне дадут уважительные объяснения подобного швыряния моей работой. Да, этим меня лишили возможности работать в важном деле. Я не виноват. У меня отбили охоту. Меня лишь водили! Ваш Ив. Шмелев.

13. VII. 1929 г.

Дорогой Антон Владимирович,

Благодарю Вас за сведения о Mr. Grondijs. Я ему написал, поблагодарил за одолжение.

Представляется мне, что Вы себя обманываете невозможностью вырваться из парижского котла. Это призрачное. Самый запутанный человек, с наисрочнейшими делами, когда заболевает,  все мировое-наисрочнейшее отпадает вдруг. А заболеть часто = «отдыха!» И всегда можно «выскочить», сесть в поезд и прощай, мамаша! А Океан волноплещет: вот это человек! А то ведь и никогда, до смерти, можно не вырваться! Надо захотеть. В сущности, расходы не дом покупать. Расходы резина и лимасон*: можно растянуть, пока не лопнет; можно и сжаться до предела. Вам ли не знать этого?! Эх, «Росстаней»60 моих Вы, кажется, не читали Там есть про «не выскочишь». Так и моему Даниле Степанычу казалось, и до смерти все «не выскакивал», а когда болезнь свалила некуда уж и выскакивать.

Сие размышление из «философии жизни». А вот действие:

Вокзал Quai dOrsay61. Поезд 9 часов 50 минут вечера. Билет (может, обратный, на срок?) прямо до Capbretonʹа, как и багаж. Ровно в 11 часов утра станция Labenne. Сходите. Садитесь в «кукушку», не думая о багаже, и прибываете в Capbreton (1-я остановка через 20 минут езды). В Capbretonʹе 11 часов 35 минут дня. Встреча (если будем знать). За мэрией, через мост, первый поворот налево, через 2 минуты «Riant Sejour».

Чай по Евтушевскому62: лавочником смешан

Целую ручку Павлы Полиевктовны. Крепко жму Вашу и обнимаю.

А о «лабазе», Гакасе, моли в перчатках и «лапше с перцем» (Семенов) Вы правильно: лабаз63! И разные мыши укромно по уголкам жустрят* мýчку. Ваш незыблемо Ив. Шмелев.

Я вот «выскочил»  и не горюю: взвейся, соколы орлами!

25/12 сентября 1929 г.

Ах, дорогой Антон Владимирович,  да это же, прямо,  простите!  малодушие (при Вашей большущей душе!) не заставить себя сесть в вагон и ехать хотя бы на 23 недели взять воздуху! И вся бы апатия и абулия** растаяли. Комната у нас для Вас с Павлой Полиевктовной имеется, стоит пустая, пропитаемся всегда (это все «мелочи»),  а главное новые места, леса, океан, речка почти русская Правда, солнце уже не летнее, но днем даже жарко, пока. Грибы пойдут с 10 октября (у них свой календарь), но если Вы рыболов 23 десятка пескарей в лов обеспечены. А главное во-здух: смола! А утро дыхание самого Господа. Дорога (aller-retour) по 260 fr. с персоны. Билет прямо до Capbretonа. Поезд в 9-50 вечера (21-50) из Quai dOrsay, приходит в Labenne в 11 часов утра и сядете на «лесной». В 11-30 дня terminus***! И Capbreton вмиг влюбляет в себя.

Больше ни слова.

Великое спасибо за Лавру! Такая радость. Получите осенью из рук,  в переплете (надеюсь!). Дабы ожилá. Помните: перед работой надо освежиться. Это азбука, а Вы не следуете ей. Сбросьте хандру,  удочку в руку и за 3 километра идем лесами. Мы с Николаем Кульманом за эти недели взяли до 2000 шт.  всякого сорта. Вчера я поймал 4 раза по паре (на 2 крючка). Думаю, что Вы должны быть рыбарь Вы поэт-художник. Вы от полей. Да и помимо рыбы столько! Дюны какие! Океан. Теплые морские ванны (3 fr. 50 c.). Тепло еще будет. Главное, не будет удручающей жары (впрочем, редкой здесь). Кульманы64 на будущий год едут сюда с 1 июля по 1 ноября!!! А там как знаете. Привет Павле Полиевктовне,  я написал вчера кумушке.