Однажды ракетчики прогулялись гораздо дальше и за Яузским бульваром обнаружили знаменитый Хитровский рынок. Здесь не было асфальта как на Тверской улице и булыжной мостовой, которой вымощено Бульварное кольцо. По сравнению с шикующими окрестностями Страстной площади тут царила нищета, не благородная, как у Диккенса, а пошлая, смердящая и вороватая.
Не видел Парижу, но, сдаётся мне, рядом с Хитровкой и одесский Привоз Париж, заключил Серёжа, сплюнув сквозь зубы.
К огромной грязной площади как ручьи к болоту спускались несколько переулков, наполненных дымной смесью испарений от немытых тел и гниющих отбросов. В нём двигались толпы оборванцев, мелькали около туманных, как в бане, огоньков. Это торговки съестными припасами сидели рядами на огромных чугунах или корчагах с «тушенкой», жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой В самый разгар Великого поста, когда запрещены скоромные продукты! Православие уступило Хитровку языческой дикости.
Знаешь, если бы я в Париже увидел фотографические карточки Хитровского рынка, вряд ли бы поехал. Москва базарная меньше всего походит на место, откуда откроются ворота к звёздам, подхватив товарища, Георгий потащил его прочь от этого диковатого вертепа.
Очень точное описание окрестностей Яузского бульвара Георгий много позже обнаружил у Владимира Гиляровского и поразился писатель увидел ровно те же болячки Москвы, но они не вызвали отвращения. Гиляровский умел любить город таким, каким он был, с роскошью центра, помпезностью Кремля, рыночной грязью и перекопами метрополитена. Чтобы понять Москву, надо здесь родиться и жить, не уезжая надолго.
* * *
Ежедневный доклад разведки начальнику германского генштаба содержал единственную строку с упоминанием стройки на Измайловском поле. Генерал фон Диц вызвал куратора Восточного реферата.
Полковник, вы ручаетесь за свои слова? Там только строительные работы, никаких ракетных пусков?
Да, мой генерал! полковник, сравнительно молодой для столь высокой должности в разведке, начал торопливо перебирать листки в принесённой папке. Русские шумят, но очевидных успехов не имеют. Прошу убедиться, одна агитация.
О чём?
Настаивают, что все ракетные изобретениями сделаны выходцами из земель нынешней Российской Республики Семеновичем, Засядько, Циолковским, Погосяном. Обстрел Батума представляют выдающейся удачей. Объявляют Россию главной ракетной державой мира, коей суждено первой отправить в небо междупланетный реактивный экипаж.
Генерал, блеснув моноклем, подал знак положить документы ему на стол. Там были сплошь газетные вырезки и лишь одно донесение «источника», впрочем, ничего не добавившее к печатным статьям.
Герр полковник, как вы определяете цель этой шумихи?
Сбор пожертвований, мой генерал. Идёт по всей Европе. Идея полёта к Луне и далее чрезвычайно заманчива для неуравновешенных мечтателей.
Фон Диц подчеркнул карандашом на газетной вырезке лунная ракета улетит на триста тысяч вёрст. Видит ли полковник главную опасность? На Земле эта ракета достигнет любого города Рейха. Конечно, один заряд не причинит особого вреда, но русские никогда не отличались чувством меры. Если изготовят сотни снарядов?
Совершенно нетерпимо, герр полковник, что об их ракетных ухищрениях мы узнаём из газет. Озадачьтесь внедрением источника непосредственно в Измайлово. Или там кто-то уже есть?
Уточню, мой генерал.
Наш ракетный отдел был расформирован Напомните!
Когда подтвердилось с ракетами Погосяна будет конфуз как у русских в Батуме. Мы только рассмешим противника.
Да! Следовательно нужны новые изыскания. Я распоряжусь. Полковник, есть ли в германской истории личности, подобные Семеновичу и Засядько?
Конечно, с готовностью откликнулся разведчик. Конрад Хаас, жил в первой половине шестнадцатого века.
Значит, нужен симметричный ход, удовлетворённо кивнул генерал. Отстучав пальцами на столешнице барабанную дробь «к атаке», он принял решение. Объявим год памяти Хааса и начнём сбор пожертвований в германское общество звездоплавателей? Междупланетчиков? Не важно, лишь бы пожертвования шли нам, а не русским. Ваша забота, герр полковник, узнать каждую мелочь из творящегося в Измайлово. Каждый чертёж должен быть скопирован и передан в Берлин. Свободны!
Тот щёлкнул каблуками и покинул начальственный кабинет. Безошибочный инстинкт карьериста подсказывал: похоже, начинается операция, что позволит заменить офицерские погоны на генеральские эполеты. Генерал абсолютно прав, агентурную работу надо усилить, послать туда больше людей. Академия штатское сообщество на доброчинных взносах. Но если станет военным заведением, проникнуть в неё будет стократ сложнее. Поэтому нельзя терять ни дня.
Глава пятая. Первая ракета
Она выглядела странно. Труба в рост человека заканчивалась снизу широким тройником стабилизатора, им же упиралась в бетонный постамент. Стальные кольца охватывали длинный направляющий штырь. Внутри, как хорошо знали ракетчики, сорок фунтов рыхлого пороха. Если рванёт, пока они не успеют отойти на полсотни саженей, самое время заказывать панихиду.
Вокруг бетонных загородок налипла чёрная копоть. Кислая пороховая вонь въелась, кажется, даже в каменные стенки. Перед пуском ракеты здесь сгорели четыре таких же пороховых сигары опытовым путём искали плотность укладки горючего, сечение сопла, пытались измерить тягу.
Бестужев хлопотал в полуверсте с угломером, чтоб оценить впоследствии высоту подъёма. Чуть ближе колдовали над камерами фотографы из «Московских вечерних новостей» репортаж готовился к семичасовому выпуску.
Засядько долго смотрел на стартовую суету. Потом скривился, от чего его круглый лик приобрёл сходство с надкусанным печёным яблоком, и отменил пуск.
Та всё в ажуре! возмутился Серёжа, но глава Академии указал в сторону ангаров, где на рулёжку выкатывали очередного «Сикорского», а маленький моноплан зашёл на посадку. Я шо-то не понял. Таки они ж обещали нелётный день
Значит, нелётный день у нас, смирился Георгий.
Впереди ещё вечер и ночь, успокоил всех Засядько.
Протестовали только газетчики. Теперь газета выйдет с белой плямой на первой полосе. А вечернего света не хватит для фото. Полковник был неумолим. Ветер дует в сторону корпусов «Русского витязя». Если ракета станет противоаэропланной, для Академии она окажется и последней.
Отбиваясь от разочарованной прессы, Засядько двинулся к баракам. Там его подкараулил молодой человек импозантной внешности, чрезвычайно холёный, в кожаной меховой куртке и высоких коричневых сапогах. Даже «синьор Евгенио» возле угломера смотрелся по сравнению с ним несколько простовато.
Генрих Павлович фон Ренненкампф, к вашим услугам, отрекомендовался щёголь.
Чем могу быть полезен? полковник даже не стал разбираться, почему его пропустили на ракетное поле. Красавчик смотрелся до того важной птицей, что усомниться в его полномочиях было нелепо.
Говоря языком военным, прибыл в ваше распоряжение, глубокоуважаемый граждан директор. Знания, умения и, чего уж мелочиться, некоторую толику капитала готов положить на алтарь ракетного дела, если вам будет угодно.
Подошедший сзади Георгий обратил внимание, что Засядько остановился подчёркнуто на расстоянии от претендента, саженях эдак в двух, позволяющих не протягивать руку в приветствии без явного хамства. Рядом пристроился ещё один человек, последние дни ошивавшийся в Измайлово явно бывший военный, если судить по выправке, высокий красноглазый блондин.